Надо было везти его к врачу! Теперь он умрет от инфекции. Дура, не стоило его слушать! Теперь до конца жизни не отмолишься за смерть человека.
Иду на кухню и выворачиваю аптечку на стол в поисках жаропонижающего. Должно же что-то быть! Названия на коробках разбегаются перед глазами. Наконец нахожу таблетки, которые в детстве мне давали в приюте. Также ему пригодятся антибиотики.
Или нет.
Можно ли в таком состоянии давать антибиотики? Как лечат инфекцию?
Какая же я глупая.
Выдавливаю из пластины пару таблеток жаропонижающего и одну антибиотика. Наливаю воды в стакан и почти бегу в комнату. Медленно усаживаюсь на край кровати и правой рукой приподнимаю его голову.
— Давай, милый мой, тебе нужно сделать пару глотков.
Не реагирует, глаза слегка приоткрыты, и я вижу лишь красные белки. Ему очень плохо.
— Прошу тебя…Попей…
Слезы. Привет. Давно вас не было.
— Ты должен, слышишь меня?
Сама руками открываю ему рот и засовываю туда все таблетки, затем начинаю потихоньку вливать воду. Сначала он никак не реагирует, потом все-таки делает пару глотков. Надеюсь, он их проглотил. Смазываю иссохшие губы водой, проведя пальцем по сухим коркам.
Смоченным в спирте полотенцем два часа почти без остановки протираю его торс, чтобы сбить жар. Бинт промок от крови и требует замены. Отрезая новый кусок, аккуратно пытаюсь отлепить пластыри. Рана на удивление выглядит весьма сносно, я бы даже сказала, она не похожа на свежую, вчерашнюю. Пару минут разглядываю слегка стянувшиеся края, пытаясь вспомнить из уроков биологии, возможно ли такое.
Немой практически не реагирует на все мои манипуляции, ну хоть жар мне удалось сбить, и теперь его трясет не так сильно.
Рассматриваю его исполосованное шрамами тело. Вот порез между ребер, — веду пальцем по хитросплетениям бугристых полос. Вот три одинаковые рваные звезды, плеть? А это круглая дырка под левой грудью похожа на пулевое ранение.
Как такое вообще можно пережить?
Ладно, подумаю об этом в следующий раз. Сейчас намного важнее спасти ему жизнь. Ему надо куриного супа. А ему можно вообще есть сейчас? В таком состоянии?
Полчаса, потраченные на магазин, казались вечностью. Обратно я практически летела, боясь, что найду его мертвым.
Проверить дыхание. Дышит.
Сварив легкий куриный бульон, решаю его напоить, но по возвращению в комнату нахожу немого в сидячем положении. От неожиданности вскрикиваю, чуть не выронив тарелку с горячим бульоном.
— Черт! Что?! Зачем ты встал?! Тебе надо отдыхать!
Молча смотрит. Так мягко и измученно, что сердце разрывается на куски. Его черные глаза больше не кажутся страшными и грозными. Они полны боли.
— Прости… я не знала, как надо это… — показываю рукой на неуклюже приклеенный бинт. — Я не врач, но я попыталась…
Какое-то время рассматривает сначала мое лицо, пока я как ненормальная стою с тарелкой посередине комнаты и пытаюсь оправдаться. Потом изучает самодельную заплатку на теле, потом снова меня и медленно кивает.
Огромный камень сваливается с души, словно мне только и нужно было подтверждение того, что я все сделала правильно.
Сажусь на край кровати и начинаю говорить почти без умолка.
— Ты умирал, понимаешь…Умирал! Я не знала, что мне делать! У тебя был жар, я дала таблеток… Я заклеила тебя как смогла… Я испортила твою одежду…И не факт, что ты все-таки выживешь! Не надо было тебя слушать! Ты полный болван!
Сжимаю края тарелки с бульоном, словно это моя единственная опора в данный момент.
— Ты потерял очень много крови. Тебя лихорадило…Господи, твое тело…Что вообще происходит? Откуда все эти шрамы? Кто ты вообще такой?! Я даже не знаю, как тебя зовут! Умрешь, а могила будет безымянной!
Мой поток оправданий прерывает его рука. Он медленно тянется к моему лицу, а я застываю, словно боюсь обжечься. Ладонь горячая, его все еще лихорадит. Большим пальцем медленно проводит по щеке. Так аккуратно и нежно, словно я хрустальная ваза.
А внутри что-то стремительно рушится и летит с головою вниз в омут его черных глаз.
Все принципы. Все устои. Все мысли.
Резко опускаю голову, пытаясь совладать с собой. Сердце птицей бьется о грудную клетку, а мысли сбились в большой комок и радостно улюлюкают. Не могу поднять на него взгляд. Если я посмотрю в бездну его глаз, то пропаду окончательно. И ничто уже меня не спасет.
— Тебе надо…поесть…Я…суп сварила…
Приподнимает мое лицо и смотрит одновременно строго и мягко. Словно надо бы меня отругать, но он не хочет.
— Не. Смотри. Так. На. Меня.
Смотрит.
— Умоляю…
Хватаю ложку и набираю бульон. Медленно подношу ко рту и остужаю.
— Давай, тебе это необходимо! Пожалуйста.
Неохотно открывает рот и съедает первую ложку. Со второй уже было заметно легче. Когда тарелка опустела, я заметила, что на лбу снова проступил пот.
— Теперь тебе надо отдохнуть, хорошо?
Кивает. Помогаю ему принять горизонтальное положение, и он выжидающе смотрит на меня.
— Знаешь, я тут подумала, если у тебя проблемы с законом или властями, — запинаюсь, пытаясь сформулировать свои мысли. — Я могу попросить приходских сестер поухаживать за тобой и спрятать на какое-то время. Они никому ничего не скажут! — быстро говорю на его поднимающиеся в удивлении брови.
И тут немой расплывается в такой улыбке, какой я прежде не видела. Он слегка качает головой, словно я только что выдала самый сумасшедший бред в его жизни.
Кажется, он даже издает беззвучный смешок.
— Что ты смеешься? Я серьезно! Я же вижу, что ты не простой парень! Это не мое дело, но они действительно могут укрыть тебя и позаботиться! Там вкусно кормят.
Он отмахивается от меня рукой, все еще продолжая улыбаться, затем отворачивается и закрывает глаза.
Пока я разглядываю его улыбку и размышляю над тем, что сейчас только что было, он отключается.
Сама наспех перекусываю, с этими событиями я совсем забыла, что мне тоже надо что-то есть. Куриный бульон кажется невероятно вкусным.
Дежурю около его кровати, почти не отрываясь. Наблюдаю, как он дышит, как дергаются его глаза, спирт закончился, и теперь полотенце приходится смачивать обычной водой, чтобы сбивать подскакивающую то и дело температуру.
В какой-то момент понимаю, что просто сижу и любуюсь им. Его исполосованным вдоль и поперек телом. Его шрамом на лице. Приоткрытыми глазами и тонкими губами. Сильными руками и мощным торсом.
Крохотная бабочка внутри расправляет крылья, но я моментально смахиваю головой, пытаясь прогнать это наваждение. Что я вообще делаю…
Ближе к вечеру раздается звонок в дверь. В звуках болезненной тишины, которой наполнена моя квартира, он звучит как сирена. Резко подрываюсь к двери, пытаясь сообразить, какие непрошеные гости ко мне пожаловали.
— Кто? Кто там?
— Это я, детка!
Боби. Твою мать.
— Что тебе надо? Зачем ты пришел?
Умнее вопросов не придумала?
— Открой, поговорить надо.
Судя по голосу, Боби изрядно пьян. Пришел мириться? Как не вовремя, только не сейчас! Если бы он провалился прямо сейчас сквозь землю, я была бы только рада.
— Нам не о чем разговаривать! Я не буду тебе открывать! Уходи! Все кончено, Боби! Уходи!
Повисает тишина, в которой я одновременно пытаюсь услышать, что происходит за дверью и дышит ли в спальне немой.
А затем Боби начинает колотить в дверь, грозя вынести ее с петель.
— Открывай! Я только поговорить хочу!
Твою мать, твою мать! Он его разбудит.
Черт с тобой. Открываю засов, оставив лишь цепочку ограничитель. Боби еле стоит на ногах, алкоголем от него разит на три километра. Стоит, упершись рукой в дверной косяк, и пытается сфокусировать взгляд на моем лице.