— И ты веришь в Бога? Или… как ты его называешь?
— Идайос. И да, я верю. Иногда, когда всё плохо, трудно представить себе преднамеренного творца, а не случайность, но… Я верю.
Услышав свои слова, Нокс удивился самому себе. Он никогда не вёл подобного разговора. Это было похоже на исповедь, настолько новым для него было говорить о таких личных вещах. Но с Клэр он не возражал.
Она прикусила губу.
— Итак, ты сказал, что вы принадлежите к другому виду.
— Да, мы принадлежим. Ты тоже, милая. Вампиры изначально пришли из другого мира, который называется Атар.
— Подожди-ка … инопланетяне?
— Эм… нет? Может быть? На самом деле я не слишком задумываюсь об этом аспекте. Наши люди живут здесь уже много-много поколений.
— Как беженцы?
— Вроде того. Но теперь это наш дом. Атар был практически разрушен. Во время войны. С… — чёрт, ему придется сказать это когда-нибудь. — …с демонами, — он ждал её реакции.
Воспоминания застилали ей глаза.
— Не-люди.
— Что?
— Другие. Я подумала, что сошла с ума, когда увидела их лица.
— Они очень даже настоящие.
Она кивнула, соглашаясь с этим. Его удивило, что она могла, но он должен был помнить, что она провела недели, контактируя с демонами и вампирами. Это было не в новинку.
— Я почувствовала их запах на тебе, — сказала она. — Ранее.
Его лицо вспыхнуло.
— О. Извини. Это отвратительно.
— Всё в порядке. Теперь ты пахнешь собой. И я. Но… насчёт солнца. Значит, теперь я должна спать днём?
Он просто обязан был поддразнить её.
— Это беспокоит тебя больше, чем демоны?
— Меня это очень беспокоит! Я люблю солнечный свет.
У него упало сердце.
— Мне жаль, милая. Тебе потребуется время, чтобы привыкнуть.
— Уже рассвело?
— Да. Ставни автоматически закрываются, чтобы не пропускать свет, и мы можем спокойно спать.
Она нахмурилась.
— Но ты не спал.
— Мне трудно заснуть.
— Почему?
— Я всегда был таким.
— Даже когда ты был ребёнком?
Память Нокса дала сбой. Он вспомнил свои первые дни в камере в Замке, как он научился не позволять себе спать слишком крепко. Не всегда просыпаешься в одиночестве. Не всегда просыпаешься там, где заснул.
Менеджер, Малотов, тот, что со шрамом, наслаждался своими играми.
Именно страх был причиной ярости Нокса. Этот мужчина. Не имело значения, что он был меньше Нокса — у него была вся власть.
Всё, что мог сделать заключённый — это попытаться не обращать на это внимания, проявить безразличие. Но на самом деле невозможно быть равнодушным к тому, кто порезал тебя, когда ты был связан.
«Лепил», — сказал бы Малотов с кривой усмешкой.
Нокс понимал, в чём смысл: разозлить его. Заставить гнев заглушить другие чувства.
Это было несложно.
Обращаясь к Клэр, он сказал только:
— Да, с тех пор, как я был совсем маленьким.
— Ты не хочешь об этом говорить, — заметила она.
Ему стало не по себе от того, что она это заметила, поэтому он сменил тему разговора, как это сделала она ранее.
— Ты голодна? Ты почти ничего не ел. Я имею в виду, ты, очевидно, не любишь стейк, но…
Она рассмеялась, как он и надеялся.
— Я никогда не пробовала стейк.
— В самом деле? О, это ужасно, — он потрясённо покачал головой. — Когда-нибудь мы должны это исправить. Стейк, наверное, уже весь съели. В этом доме такие блюда долго не задерживаются. Хочешь пойти посмотреть, какие сейчас есть варианты? — когда она неуверенно посмотрела на него, он добавил: — Все остальные, наверное, спят. На кухне никого не будет.
— Хорошо, — она соскочила с кровати и подобрала с пола свою одежду.
Нокс спустил ноги с кровати и встал, разминая затёкшую спину. Он подошёл к шкафу и достал пару чёрных спортивных штанов и белую футболку. Когда он оделся, то понял, что Клэр наблюдает за ним. Жадно.
Он втянул воздух, почувствовав возбуждение в паху. Тот факт, что она хотела его, что он не приводил её в ужас…
«Она ничего о тебе не знает, — напомнил он себе. — Не по-настоящему».
Она не знала, что означают все эти шрамы, каким одновременно жестоким и бессильным он был когда-то. Она не знала, что он провёл сорок лет как животное. Лев? Может быть. Но в клетке. Развлечение. Собственность.
Он не хотел, чтобы она знала что-либо из этого. Никто не знал всей правды. Кир знал больше всех, но он знал лишь некоторые факты.
Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, как ему было страшно, когда они причинили ему боль. Именно таким он видел своё тело. История насилия и боли, да, но также и страха.