«Кто ты такой?» -подумал он, кто сказал ему эти слова, ожившее дерево? Дерево ненавидит его?!
Хулио сбавил скорость и стал спокойно шагать, теперь он чувствовал себя лучше. Эта пробежка взбодрила его. Он уверено шагал по лесу вперёд.
Он что? Испугался ветки, похожей на руку? Хулио слишком часто обдумывал свои ощущения, раньше он так не делал... Лес менял его мировосприятие, делал его более осторожным, более запуганным.
Он не терял чувства времени, и ещё не было столько часов. День пролетел слишком быстро.
Парень расчистил место и разжег пламя, окружил себя дымом, постелил.
Хулио вновь приготовил себе ужин на костре, затем дело перешло ко сну.
Снова открытые глаза. Он хотел было заснуть, также заставил себя закрыть глаза, но послышались шорохи, он открыл глаза и увидел неясную тень! Он вскочил и вынул меч из ножен. Начал махать им. Сразу и утешение, и самоуспокоение. "Показалось," - думал он, заставлял себя так думать, со скрежетом укладывал мысли себе в голову.
Хулио разжёг огромный костёр, первые мгновенья показалось, что огонь был странного, неестественно синего цвета, но потом это пропало. Он сидел к нему спиной и всматривался в темноту. В ней что-то шевелилось, он опять говорил себе об играх воображения, играх теней... на какие штуки оно способно. Об этом рассказывал отец, когда был пьян, он рассказывал о своих странствиях, до того как занялся политикой в Хориле. Старший сын выслушивал это, ему было дано и такое внимание. Хулио подслушивал.
Отец рассказывал о походах в Ротград, о том, каких людей он встречал на войне. В частности, речь шла о жителях сурового крайнего севера.
Седеющие волосы на них и многочисленные шрамы на руках говорили об их прошлом, но есть шрамы, которые обычным людям ничего не скажут. Это давно затянувшиеся раны на лбу, они казались бесформенными и хаотичными, но это был рисунок. Эти жители знали вещи, о которых не говорили на заседаниях учёные.
Академия не признавали этого, но она много чего не признавала.
Воспоминания были болезненны. Он развеял эти мысли. Путник попытался подумать о чём-то хорошем. Пока вдруг его воображение не нарисовало ещё одну тень.
Шорохи продолжались один за другим, листья давали себя знать. Это продолжалось до самого утра. Хулио устал. Он испытывал странные колкие ощущения в груди. Он представлял их себе, как синего цвета острые куски, разлетающиеся внутри него в разные стороны. Он обладал хорошим воображением.
Вскоре боли покинули путника.
В голове рисовались картинки о тех тварях, которые делали быстрые шаги в темноте, но почему-то представлялись только нижние конечности, и они были уродливыми, покрытыми шерстью... Когда Хулио слышал звуки, которые издавали листья, он чувствовал резкое ощущение страха, которое потом откатывало, постепенно сходя на нет. Листья стонали от боли... кто их мучил?
Он подумал о том, что лес меняет его восприятие, разве его можно было назвать трусливым в Хориле? Нет, там он был просто тенью. Он, можно сказать, и вообще не был. Просто где-то наблюдал за жизнью других людей, если это можно было назвать жизнью, просто существование. Хулио не мог рассказать о себе ничего, ему не приходилось быть честным или храбрым. Он избегал любых проявлений себя самого.
Человек в тени своего отца... вот кто он был.
* * *
Утром Хулио чувствовал усталость. Его почти шатало из стороны в сторону, когда он делал резкое движение, сразу же темнело в глазах. Мысли путались с особой силой, и большое давление в голове.
Деревья кругом говорили, что ненавидят его, но Хулио уверял себя, что ему так только кажется. Самовнушение стало ещё более ощутимой полезной стороной. Черные деревяшки говорили это движением гнилых листьев.
Он чуть ли не падал, Хулио подумал, что заболел.
Опьянение от напитка не ушло. Оно сопровождалось легкостью мыслей, тяжёлые мысли сходили на нет. И то, что еда уже кончалась... Хулио это никак не волновало. Он не знал, зачем вообще пошёл в этот лес. Ему было всё равно. У него был потерян любой смысл. Он никогда не мог найти себя, нигде и никогда.
Мутное представление о будущем тоже мало волновало Хулио. Путешественник, который не знает, куда идёт. Надо было подраться в баре первой же таверны и напороться на нож, такая смерть была бы легче, чем быть в голоде загнанным собственными страхами, которые обострялись звуками и игрой теней... меж уродливых деревьев проклятого леса.