– …ага. Тридцать первое мая, девять часов сорок минут. Плывем по озеру. Штиль. Остров назывался Косой. У Вали коса, у Марины модные косички, все остальные девушки отряда носят практичные стрижки. В центре острова каменный фундамент какой-то постройки – то ли церкви, то ли маяка. Хотя кому тут нужен маяк? Рядом – утонувшая по самую крышу избушка, сруб, хотя, может быть, это остатки землянки или какого-нибудь блиндажа. Дед говорит, что при нем тут никто не жил. Разбираться не стал, если повезет, то потом когда-нибудь… четыре… пять… не сходит с языка… нет, не могу разобрать… в общем, что-то о младенце, похороненном заживо… достаточно архетипично, особенно в тоталитарных культурах. Красный кирпич здесь привозной, из местных глин получается только желтый и серый – а значит…
(Вот это что? Это нас накрыло чем-то? Какая-нибудь летающая медуза, которую днем не рассмотреть? Или что? Тридцать первое мая придумал какое-то…)
Зато я вспомнил, как Рудольфыч, пока мы сидели и курили, рассказал, что в семьдесят седьмом, когда случился на весь мир известный «петрозаводский феномен», он служил во внутренних войсках как раз в этих местах – в Кандалакше. И как их тогда неделями гоняли на прочесывание тайги в поисках пропавших людей. Люди десятками теряли память и куда-то шли, как лемминги, и некоторые, уже найденные, успокоенные и обколотые разнообразными полезными препаратами, потом сбежали из дома или больницы и все-таки смогли исчезнуть. По слухам, пострадало более полутысячи человек, из них почти двести пропали без следа. Нашли только два трупа: девушка утонула, а пожилого мужчину задрали волки. В сентябре, да. С волками, говорят, тоже происходили какие-то чудеса…
И что-то подобное, только по масштабу меньше, было лет пять спустя на Кольском. По три стороны границы – у нас, в Финляндии и в Норвегии – точно так же люди теряли память и куда-то шли и прятались. Но тогда безумие охватило человек семьдесят.
Как раз в тот день на Дальнем Востоке сбили корейский «боинг».
А пока мы плыли в гости к саамской ведьме.
– Смотри! – вдруг показал вперед Хайям.
Я обернулся. В полосе прибрежных деревьев наметился провал, а через секунду я увидел башни. Черные мшистые параллелепипеды стояли почти рядом, как столбы ворот. Они были повыше прибрежных сосен, а значит – метров по двадцать пять.
– Что это? – крикнул я деду, показывая на столбы.
Он молча кивнул и намного повернул лодку, чтобы мы подплыли поближе. Я вытащил фотоаппарат.
В общем, это был вход в канал и, наверное, ворота шлюза. Когда мы совсем медленно проплыли перед ними, в перспективе не то чтобы обозначилась, но как-то наметилась прямая просека – все, что от канала осталось. Я до упора выкатил зум и сделал несколько снимков самого столба и черной чугунной доски на нем – чтобы под разным углом легло освещение. Все равно букв почти не удалось разобрать… Но что-то смущало глаз.
Насколько позволяло разрешение экранчика, я увеличил снимок. Вот что меня зацепило почти сразу: я не увидел швов между камнями или кирпичами! Казалось, оба столба высечены из цельного камня.
– Терхо Петрович! – закричал я. – А можно подплыть вплотную?
Он приглушил мотор.
– Что?
– Подплыть! Вплотную! Потрогать!
– Опасно! Камни под водой – острые. Пробьют лодку. Нет, с воды нельзя. Только с суши.
– Эти столбы – они правда из цельного камня?
– А то как же! Видно же даже отсюда.
– А что на доске написано, кто-нибудь прочитал?
– Прочитали, прочитали, есть еще грамотные, не все в город переехали. Только я не помню. Барон Виттенберг и еще что-то. Тысяча восемьсот тридцатый… Вернемся, Муру спросим, у нее все записано. Кто строил, когда строил. Поплыли, а то, не дай бог, изанда налетит, всем плохо будет…
– Что налетит?
– Ветер продольный, волну разгонит! Захлестнет с краями!
На небе развернулся уже веер из загибающихся перьев.
И мы поплыли поскорее, лодка даже приподняла нос. Вода журчала под днищем – будто шумел по камням ручей.
7
– Я посчитал, – сказал чуть погодя Хайям. – Каждый столб весит десять тысяч тонн. Плюс-минус тысяча.
– И что? – не сразу понял я.
– Как? – спросил Хайям.
И действительно, как?
Я оглянулся. Ворота канала были уже почти не видны. Небо в той стороне потемнело.