Роуз
— Хорошая новость в том, что, похоже, ничего не сломано, — доктор Гонсалес тычет мне в руку, и во второй раз за вечер мне хочется дать пощечину другому придурку. — Прикладывайте к нему пакет со льдом каждые двадцать минут. Двадцать минут, двадцать минут, пока не спадет отек. Можешь принять ибупрофен от боли, а если станет хуже, я бы хотел, чтобы вы зашли и сделали рентген, — он собирает свои принадлежности, прежде чем ободряюще улыбнуться мне. — Будьте осторожны, моя дорогая, и постарайтесь больше не ударять рукой о двери, — я киваю, показывая, что понимаю, чувствуя себя виноватой за то, что солгала ему, но когда он спросил меня, как я повредила руку, это было первое, что пришло мне в голову.
— Спасибо, док, — говорит Энцо, прежде чем проводить пожилого мужчину к лифту.
— Вот, пожалуйста, — Габриэлла протягивает мне пакетик со льдом, завернутый в кухонное полотенце, две оранжевые таблетки ибупрофена и стакан воды.
Я проглатываю таблетки и осторожно кладу лед себе на руку. — Спасибо.
Габриэлла наблюдает за мной краем глаза. Ей любопытно. Им обоим любопытно. Но я все еще не могу прийти в себя после реакции Майкла, и, честно говоря, я боюсь, что они отреагируют так же, если я скажу им правду. И если они это сделают… тогда мы с Лиамом действительно останемся одни.
Мой взгляд сосредоточен на спящем младенце, завернутом в кокон из одеял на диване. Он слишком мал, чтобы переворачиваться, но я не хочу рисковать. К тому же, если он пострадает, Майкл, несомненно, обвинит в этом и меня.
Энцо возвращается со стаканом в одной руке и бутылкой скотча в другой. Он с намеком протягивает их мне. — Хочешь чего-нибудь покрепче?
Логично, что я должна сказать «нет», потому что опьянение — последнее, что мне сейчас нужно, особенно после приема обезболивающих, но мое сердце и разум слишком тяжелы и устали, чтобы сказать «нет». Мысль о том, чтобы почувствовать онемение, чрезвычайно соблазнительна.
Балансируя с пакетом со льдом на руке, я киваю другой рукой. — Пожалуйста.
Энцо щедро наполняет один стакан и протягивает его мне. Алкоголь — восхитительное и мягкое жжение в горле. Но, честно говоря, он мог бы дать мне самогон, сваренный в болотах глуши, и я бы все равно его выпила, потому что отчаянно нуждаюсь в этом оцепенении.
— Что-нибудь еще мы можем тебе предложить? — спрашивает Габриэлла.
Машину времени, чтобы я могла вернуться назад во времени и исправить это дерьмовое шоу в самом начале.
— Нет. Я просто устала.
Габриэлла кивает и протягивает мне одеяло с другой стороны дивана. Я принимаю его с вежливой улыбкой и сворачиваюсь калачиком рядом с Лиамом.
Энцо садится на журнальный столик передо мной, ставит бутылку скотча и наклоняется вперед, упираясь локтями в колени. Глядя прямо на меня, он становится серьезным. Я настороженно смотрю на него и плотнее натягиваю на себя одеяло. Как и в случае с Майклом, я также слышала слухи о светловолосом реинкарнированном викинге рядом с ним, который настолько безумен, насколько это вообще возможно. Но он был добр ко мне с самого начала. Это странно. Восприятие против реальности.
— Роуз, я понимаю, что ты, возможно, не готова рассказать нам, почему вы с Майклом ссорились, но мне нужно знать… это он ушиб твою руку?
Да.
Нет.
— Это сложно.
Взгляд Энцо падает на мою обледеневшую руку. — Это сложно?
Я делаю большой глоток и отвожу взгляд.
— Я знал, что ты не захлопнешь ею чертову дверь, — рычит Энцо. — Я надру ему задницу.
Мое лицо хмурится.
— Нет. Пожалуйста, не надо. Это не его вина.
— Не оправдывай его. Нет причин причинять боль матери его ребенка, — парирует Энцо, уже доставая телефон со стола.
Габриэлла протягивает руку и выхватывает телефон Энцо, заставляя мужчину рычать от раздражения. Она бросает на него прищуренный взгляд, прежде чем повернуться ко мне.
— Я думаю, ты должна рассказать нам, что произошло, — Габриэлла кладет другую руку мне на колено и нежно сжимает его в молчаливом ободрении.
— Думаю, мне следует начать с того, что я должна сказать тебе, что меня зовут не Роуз Беннетт. Меня зовут… Розалин О'Лири.
А затем я рассказываю им все, что хотела сказать Майклу, и они слушают. Без осуждения, без критики они выслушивают каждую деталь, хорошее, плохое, уродливое, прекрасное и все, что между ними.
Объяснение безумия последних десяти месяцев — это американские горки эмоций, но это также невероятно освобождает. Рассказывать их — это как будто снять с плеч огромный груз. Теперь, когда кто-то другой знает правду во всей ее полноте, мне как-то легче.