Я разрываюсь, потому что я согласен с мамой, но понимаю точку зрения папы в политическом плане. Независимо от обид на нашу семью, ДиАнджело все еще правят Верховным столом. Если мы не будем там в какой-либо форме или возможности продемонстрировать поддержку другой семье Верховным столом в потере, то это будет выглядеть плохо для других преступных семей в Майами.
— Насколько зол Сергей?
— Он расстроен из-за смерти своего брата, но принес свои извинения нам и семье О'Лири. Он утверждает, что не имел представления о действиях своего брата.
— Ты веришь ему?
— Нет, — честно отвечает папа после долгой паузы. — Но у меня нет доказательств обратного, поэтому мы вынуждены пока наблюдать. Коннор предложил помочь всем, чем сможет.
Мне нравится Коннор. У него сильная, крепкая голова на плечах, и женитьба на сестре Роуз поможет укрепить связи между семьями.
— А как же Дмитрий? — спрашиваю я, замечая, как Габриэлла напрягает плечи. Мне все еще не нравится, что этот мужчина обращается к моей младшей сестре по имени.
— Сергей уверяет меня, что Дмитрий тоже ничего не знал.
— А ты как думаешь?
— Что Дмитрий не знал об Игоре, — Габриэлла прерывает нашего папу, прежде чем он успевает ответить. — Он не лгал.
Мы с папой обмениваемся взглядами. Никто из нас не верит русскому, а если он прикрывает своего босса, то он все равно что мертвец.
Входит медсестра и ахает от удивления, глядя на толпу людей в комнате. Ее взгляд устремляется на Энцо.
— Мистер Аккарди! Вам нельзя вставать с кровати, — отчитывает она его.
Эвелин шлепает его по плечу, игнорируя его тихий крик боли.
— Ты сказал, что тебе разрешено находиться в инвалидном кресле.
Энцо шипит и сердито смотрит на обеих женщин. — Ну, извини, если я слышал, что мой лучший друг очнулся от недельной комы. Мне нужно было его навестить.
— Ну, — она передразнивает его снисходительный тон. — Теперь ты проведал его. Возвращайся в свою палату.
Энцо стонет и ворчит на прощание, когда Эвелин выталкивает его из комнаты. Папа и мама уходят следом, забирая с собой Рафаэля и Габриэллу. Как только медсестра уходит, дав мне обезболивающее, от которого я так старался отказаться, со мной остаются только Роуз и Лиам.
Мой взгляд перемещается на Роуз. Она все еще держит меня за руку, но ее голова опущена, волосы скрывают от меня ее лицо. Неприемлемо.
— Мне так жаль, Майкл. Пожалуйста, не ненавидь меня за то, что я лгала о том, кто я на самом деле, и за то, что я хранила это в секрете. Потому что если ты это сделаешь… — она поднимает лицо, и слезы, текущие по ее щекам, падают на наши сцепленные руки. — Я просто… я не могу. Так что, пожалуйста, не ненавидь меня.
— Я никогда не смогу тебя ненавидеть, — честно говорю я ей. — Я только что сказал тебе, что люблю тебя, помнишь? И мне жаль за все ужасные вещи, которые я сказал на пляже. Я не имел в виду ни единого слова и пожалел о своем поведении, как только ты ушла. Я поспешил с выводами и оттолкнул тебя в гневе, что и вызвало всю эту цепочку домино дерьмовой бури. Это все из-за меня и только меня. Мне жаль. Ты сможешь меня простить?
Она протягивает руку и касается моей щеки с любовью в глазах. — Я действительно люблю тебя, Майкл. Тебе никогда не нужно просить у меня прощения, потому что оно у тебя уже есть. Всегда.
— Я тоже тебя люблю.
Должно быть, у меня ужасное дыхание после нескольких дней без сознания, но она наклоняется и все равно целует меня. Мое тело может быть слабым, но одна часть полностью бодрствует и возбуждена. Только моя попытка ослабить давление дает обратный эффект, когда моя нога восстает, заставляя меня стонать ей в рот. Роуз отстраняется и смотрит на мои покрытые одеялом ноги. Ее румянец, когда она видит очевидную выпуклость, достаточен для меня, чтобы сказать «к черту все» и прорваться сквозь боль.
— Мне так жаль. Я сделала тебе больно?
— Милая, если ты не заберешься на мне прямо сейчас, я могу просто умереть, — говорю я ей, наслаждаясь тем, как ее румянец становится ярче, и я знаю, что она представляет себе эту идею.
Роуз оглядывается через плечо на спящего Лиама в его передвижной кроватке, прежде чем снова поворачивается ко мне с лукавой улыбкой. Она осторожно поднимает и опрокидывает свое тело, помня о наших ранах, и устраивается у меня на коленях с довольным вздохом, как будто она наконец-то возвращается домой после долгого отсутствия. Она наклоняется вперед, та игривая искорка, которую я так ярко помню с первой ночи нашей встречи, танцует в ее глазах.
— Скажи мне, чего ты хочешь, милая, — дразню я, покусывая уголок ее губ. — Используй свои слова.