Грузовик, вынужденно снизив скорость, вилял между выбоинами, объехал еще дымящуюся нашу танкетку. Следом за «Линдой-2» шла короткая колонна разномастных машин, замыкающими двигались упряжки неполной батареи. Левее шоссе треснул разрыв снаряда – издалека немцы бьют, не очень точно, отошли далеко, еще не очухались…
Было видно, как прорывались наши, когда огонь пулеметов и минометов еще был плотен: цепью ползли вдоль кювета, прикрываясь насыпью шоссе. Иногда точная мина накрывала… лежали убитые, живые ползли через них. Раненых нет, подобрали позже, когда пошла колонна.
Снова засвистел снаряд… видимо, перелет будет.
— Сдвигай! – сказал в кабине Василек.
«Линда-2» уперлась бампером в перекосившуюся телегу, та заскрежетала, сдвигаясь, тяжело поволоклась на упряжи туша убитой лошади, из раскрытого чемодана выпали аккуратно сложенные выглаженные рубашки…
— К машине! – злобно скомандовал старший лейтенант.
Серега, санинструктор, и четверо бойцов – временных пассажиров – спрыгнули в ужас шоссе.
Здесь хвост уходящей колонны попал под бомбы.
— Линда, ту женщину посмотри, – приказал Василек. – А мы это убираем.
Санинструктор склонилась над вроде бы живым телом. Бойцы оттаскивали с проезда остатки в щепы разнесенной брички. Прокалывать покрышки нельзя. Всматриваться нельзя. Вслушиваться нельзя.
Ржала и ржала лошадь с перебитыми ногами, пока не стукнул винтовочный выстрел, не наполнил мир покоем.
Нет, не наполнил. Свистел, приближаясь, очередной снаряд, заглушал тихие стоны…
— Ложись! – крикнул Василек.
Серега присел – ложиться было некуда. Это, конечно, от побитых лошадей здесь все кровавое разметано. А клочья светлые из чемоданов. Взбредет же в голову людям рубашки и платья в такой день везти?
Лежит, смотрит в небо дед, бессильно приоткрыв рот с желтыми прокуренными зубами.
Не должно их тут быть. Всё ведь сделали, все знали: «раненые и эвакуация – по Шкедской дороге». Ну что тут непонятного?!
Нет на войне ничего однозначно понятного. Всё неизменно путается, и лежат заблудившиеся беженцы среди барахла и блестящих пулеметных гильз.
— Эту не берите. Не доедет. Краснофлотца берем, – каркает Линда, приседая над очередным телом.
Серега с бойцом, крякая, поднимают в кузов старшину-краснофлотца. Ноги перебиты, одна ступня болтается, но парень не стонет, лишь смотрит блестящими глазами.
— Держись, братан. Сейчас перевяжут, – бубнит Серега, и самому тошно от своего бодрого голоса.
— Ложись! – требует старший лейтенант.
Под носом Сереги камень шоссе, кругленькие пятна крови. Как чернильные кляксы, только алые и не написано ничего. Тапочек валяется.
Разрыв. Перелет. Уходят верхом над шоссе осколки.
У обочины, лицом вниз, скосолапив худые полуразутые ноги, девчонка чуть младше Анитки.
— Я смотрела, ее наповал, – говорит, поднимаясь, Линда.
Ладно, от тряски бедняга мучиться не будет.
— Быстрее! Бегом! – командует Василек.
Там сталкивают к обочине разбитый грузовик, Серега упирается вместе с бойцами в исковерканный осколками борт, потом выволакивает из кабины раненого водителя. Тот хрипит, проникающее в грудную, но может и поживет.
— Да, этого на борт, – издали командует Линда.
Тяжелый, черт, каблуки ботинок красноармейца скребут камень, Серега волочет, боится споткнуться, все равно спотыкается. На помощь вываливается Стеценко, вместе взваливают раненого в кузов.
— Господи, да что ж такое?! – бормочет водитель. – Сверху ж видно, кого бьешь. Вот суки.
— За руль, живо! – кричит командир. – Сдвигайся, колонну пропускаем.
«Линда-2» теснится к обочине, освобождая проезд. Непонятно, как дальше колонне идти, наверное, по обочине и телам, но времени больше нет. Очередной снаряд бьет в кювет, взметает землю и лохмотья чего-то. Пристрелялись, уроды.
Запрыгивают в проезжающие машины бойцы отряда «расчистки», погоняют упряжки артиллеристы, прокатывают передки с последней трехдюймовкой. Никто не оглядывается. Верно, нельзя смотреть, надо задачу выполнять.
Разворачивается к городу грузовик спецсвязи. Серега вытирает руки о продранные штаны, изо всех сил старается никуда не смотреть.
— Ты как? – тихо спрашивает старший лейтенант у подруги сердца.
— Сказала – выдержу, значит, выдержу, – Линда грубовато отодвигает ногу лежащего в кузове раненого, метясь запрыгнуть. Тренированные ручищи командира возносят девушку как игрушку.