- Да ты бы дал ему сдачи, - сказала воспитательница, утешая.
- У меня не было сда-а-ци, - всхлипывал обиженный.
Вообще он предпочитал общество взрослых. Ухватив за палец свободную няньку, садился рядом и задавал вопросы, глубокомысленные и наивные. Подсчитано, что средний ребенок четыреста раз в день произносит слово "почему?". Лев превосходил эту норму втрое, а иногда и впятеро.
- А зацеммм? - тянул он задумчиво.
Лев был неуклюж, бежал неохотно и медленно. Взрослые все старались втянуть его в игры, но маленький Лев уклонялся при первой возможности. В душе он был очень самолюбив, даже ущемление самолюбив. Проигрывать не хотелось, а выиграть он не надеялся, и Лев предпочитал не играть совсем. Проводил время с "большими", чье превосходство было очевидно, закономерно и потому не задевало. Если же взрослые отсылали его, садился на корточки в углу и погружался в размышления.
- О чем ты думаешь? - спросила его, шестилетнего, одна из воспитательниц. Она опасалась, что за этим глубокомысленным видом прячется ленивая праздность ума.
- О словах, - ответил Левушка, почти как Гамлет. - "Потолок" - он, "стена" - она. Есть слова-дяди и слова-тети. А зачем "окно" - оно? Разве были люди такие - не дяди и не тети?
Шесть лет было этому философу лингвистики.
- Не было таких людей, - сказала озадаченная воспитательница. - Ты еще маленький, не поймешь. Когда в школу пойдешь, объяснят. Нечего сидеть сиднем. Пошли в прятки играть.
Мальчик не протестовал, поплелся за ней нехотя.
Но полчаса спустя, когда ошалелая от визга и беготни детишек воспитательница спохватилась, Левушки не оказалось среди играющих. Не без труда его обнаружили в шкафу.
- Я лучше всех спрятался, - доказывал он. - Меня никто не нашел.
- Но так не играют.
- Я не умею играть.
- Научиться надо.
- Я не умею научиться.
Позже, уже в школьные годы, нашлась игра, которую Лев полюбил, шахматы. Тут ему удавалось побеждать, это подстегивало интерес. Ему нравилось рассуждать и рассчитывать: "Я пойду так, он ответит так, здесь позиция усилится, здесь ослабеет, и тогда я его прижму так..." Года три мальчик самозабвенно играл в шахматы, носил в кармане магнитную доску с прилипающими фигурами, разбирал позиции, участвовал в районных турнирах, призы получал. Опять забеспокоились воспитатели (уже мужчины), не слишком ли увлечен парень, не одностороннее ли получается развитие. И вдруг как отрезало. Лев остыл, забросил шахматы, потерял всякий интерес к игре.
- А как же общегородской турнир? - спросил наставник. - Где же у тебя чувство ответственности?
- Игра же, - возразил Лев. - Все нарочито. Король ходит на один ход, пешки только вперед, слоны - по диагонали. В жизни так не бывает.
- Очень разбрасываешься ты, Лев, - упрекнул его наставник. - Взялся за шахматы, держись, совершенствуйся.
- Но ведь это игра, - возразил мальчик. - Это не подарок.
- И что же ты собираешься подарить?
Здесь для читателей XX века требуется пояснение.
"Подарить" на языках третьего тысячелетия означало создать, придумать, найти что-то особенное. Непростая воспитательная проблема заключалась в этом "дарить".
Во всех прошлых веках "работать" было неотделимо от "заработать". "В поте лица будешь зарабатывать свой хлеб", - сказал бог Адаму. Связь между "даю" и "беру" была зрима, измерялась количественно - денежными знаками. Но когда рос Лев, люди получали все по потребности, давали же по-разному, кто больше, кто меньше. Теоретически, если совесть позволяла, могли бы и ничего не давать.
Совесть и должны были пробудить воспитатели. Ведь детишки-то рождались без сознательности, с одним только звериным "дай-дай". Вот и нужно было научить их дарить свой труд безвозмездно, удовольствие находить в одаривании.
Девочкам идея подарка давалась легче. Будущие матери самой природой были подготовлены к тому, чтобы дарить себя детям. Нормальную маму не надо убеждать на совесть заботиться о ребенке. Но встрепанным озорникам, отдаленным потомкам воителей-грабителей, "отнимать" казалось куда привлекательнее. Дарить они соглашались, но отнятое предварительно. И воспитателям приходилось терпеливо, настойчиво внушать:
- Вы, будущие мужчины, должны стать настоящими мужчинами - смелыми, сильными, стойкими, выносливыми. Все люди работают друг для друга, все дарят друг другу подарки. Но мужчины добывают их в самых труднодоступных местах, куда не под силу проникнуть усталым старикам, малым детям, пугливым нежным женщинам.
- Где же это труднодоступное?
Под землей, в жарких, тесных, грозящих обвалом шахтах.
На дне морском - в непроглядных, давящих, лаково-черных глубинах.
И в космосе.
Так что в большинстве мальчишки бредили космосом. Вот летит звездолет, летит год, два, десять лет. Непреклонный капитан у руля. У него выдержка, стойкость, находчивость. А впереди неведомая планета. Драконы, огненные змеи, великаны-гориллоиды стерегут лучший на свете подарок. Но капитан их разгоняет, грузит подарок на звездолет и снова летит на Землю год, два, десять лет, выносливый, стойкий, терпеливый, несокрушимый.
На самом деле самые ценные подарки добывались не на дальних планетах, а в лабораториях. Да и межзвездный транспорт вытеснил звездолеты с дальних трасс. Но все же путешествие с приключениями казалось подросткам привлекательнее. Почти все они хвалились: "Когда вырасту, подарю планету".
И от Льва воспитатель ждал такого же ответа. Тут он и мог бы возразить: "Как же ты подаришь новую планету, такой медлительный и незакаленный? Надо заняться спортом всерьез, чтобы опережать товарищей, а не отставать..."
- Я подарю элемент номер 200, - сказал Лев.
Вот и промелькнули километровые столбы за окошком. Четыре элемента насчитывали средневековые алхимики. Примерно 60 было известно, когда Менделеев навел в химии порядок, создав свою историческую таблицу. Известен был и номер 92 - уран, до середины XX века он замыкал ряды. Работы с атомной энергией удлинили список, в одной только Дубне подряд были синтезированы N104, N105, N106, N107... К тому времени, когда Лев пошел в школу, был уже создан N184. Много ли еще впереди? Какие? Неведомо! Простор для догадок!