Максимиллиан, пыхтя, заполз на сиденье. Пока он устраивался, унтерштурмфюрер успел прикрыть дверцу и вновь занял место водителя.
— Alles ist gut? — спросил он, обернувшись.
— Ja, — ответил Максимиллиан, расстёгивая ворот пальто.
— Dann lass uns gehen.
Унтерштурмфюрер выжал сцепление, и "Хорьх" покатил с площади. Димка заметил, как в одном из окон мелькнула женская фигура. Следила она за автомобилем или просто выглянула на улицу, было не понятно.
— О, Alex, — Максимиллиан притянул Лёшку к себе. — Ich habe dich vermisst (Я соскучился).
Он ущипнул его.
— Ich bin glucklich, — ответил Лёшка, украдкой потирая место щипка.
— Und du? — смешно вздымая белёсые брови, спросил Максимиллиан Димку.
— Я тоже glucklich, — торопливо произнёс тот, но щипка миновать не сумел.
Пальцы Максимиллиана стиснули кожу сквозь тонкую бумажную ткань штанов.
— Gut.
Димка со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Так отец делал, когда слушал сводки Информбюро. Мрачнел и дышал сквозь зубы. Но это всё было ничего, можно потерпеть. Подумаешь, щипок. Пальцы у гада здоровые, крепкие, но до трости фрау Доггель им далеко. Вот когда "на кровь" или "на опыты" вывозят, там и не захочешь — закричишь. Иногда после уколов горишь, как в огне, и всего трясёт.
А тут — поездка в музей.
Можно потерпеть, можно даже спеть Максимиллиану под неуклюжие взмахи руками его любимую "Эрику".
— Auf der Heide bluht ein kleines Blumelein…
"Хорьх" прошуршал шинами по центральной улице и притормозил, пропуская грузовые тентованные "опели", бронетранспортёр и несколько мотоциклов с колясками. Замыкал колонну чёрный штабной автомобиль.
— На Молотов, — повернувшись, сказал мальчишкам унтерштурмфюрер. — Думаю, к началу лета мы выйдем к Свердловску.
— Und hange alle Kommunisten auf! — сказал Максимиллиан.
— Ja, naturlich.
Напоминание о том, что коммунистов необходимо вешать, скоро нашло подтверждение в виде виселицы перед зданием горсовета. Они словно специально проехали мимо неё медленно, чтобы Димка и Лёшка могли увидеть висящую в петле женщину со свёрнутой набок шеей. Лицо у неё было завешено волосами, и у Димки дёрнулось сердце, когда он подумал, что это могла бы быть мама.
— Und wo ist Willi? — спросил унтерштурмфюрера Максимиллиан, который не удостоил виселицу вниманием.
— Ждёт нас в кафе.
— Ich will eiscreme (Я хочу мороженого), — заявил Максимиллиан.
— Nach dem museum (После музея), — ответил унтерштурмфюрер.
— Nein. Ich will jetzt!
— Nein.
Максимиллиан засопел. Он лягнул сначала Лёшку, а потом, протянув руку через его голову, дёрнул Димку за волосы.
— Sag es ihm! (Скажи ему!) — потребовал он.
— Ай! — сказал Димка.
Максимиллиан дёрнул ещё раз.
— Sag es!
— Херр унтерштурмфюрер, — проныл Димка, — Максимиллиан хочет мороженого сейчас. Он сказал, чтобы я вам сказал.
Унтерштурмфюрер расхохотался.
— Oh, Max, gut gemacht! Aber russen werden hier nicht helfen. Das ist befehl deines vaters (Хорошая попытка! Но русские тебе здесь не помогут. Это указание твоего отца).
Максимиллиан надулся.
— Mein vater ist ein narr!
"Хорьх" остановился. Унтерштурмфюрер вышел из автомобиля и, открыв дверцу, выволок из салона Максимиллиана. Лицо его было мрачным. Димке с Лёшкой не было слышно, что он выговаривал маленькому немцу, отведя его в сторону, но в конце речи тот топнул ногой и тут же получил в ответ хлёсткую пощёчину.
— Наверное, за то, что отца дураком назвал, — предположил Димка.
— Они тут все придурки, — сказал Лёшка. — Я бы его вообще не кормил.
— Тогда его к нам в приют надо.
Лёшка фыркнул.
— Он бы всех защипал.
— И фрау Доггель? — удивился Димка.
— И Ганса-повара!
Димке сделалось смешно, потому что он представил, как Максимиллиан бегает за толстым, неповоротливым поваром среди кастрюль и кричит: "Ich habe dich vermisst!". Ну, соскучился, разве такое не бывает!
Впрочем, Димкина весёлость испарилась, едва унтерштурмфюрер появился в поле зрения.
— Setz dich, — сказал он Максимиллиану.
Тот требовательно протянул руки к Лёшке с Димкой.
— Hilfe!
Они втащили его в салон. Конечно, никакого слова благодарности не прозвучало. Наоборот, усевшись, Максимиллиан в отместку выволочке от унтерштурмфюрера несколько раз ткнул ближнего к нему Лёшку локтем.
Короткий остаток пути все молчали.
У длинного белого здания с колоннами унтерштурмфюрер остановил "хорьх". Широкую улицу украшали рейхс-флаги, клумбы у здания темнели прорыхленной землей, гипсовая статуя фюрера вздымала руку в приветственном жесте.
На ступенях, у статуи, у жаровен с колбасками, несмотря на холодную весеннюю погоду, толклась публика. Здесь были и офицеры, и женщины, и дети. Отдельными группами по десять-двенадцать человек стояли солдаты, видимо, свезённые на экскурсию.