Несколько раз Темыр ходил на собрания в Очамчира и два раза съездил на большие совещания в Сухуми. Там он узнал о многом, что делалось в стране; он и сам выступал уже несколько раз, у него был большой опыт, и к его словам прислушивались.
Темыр с жадностью сам слушал обо всем новом, стараясь наполнить сердце и заглушить свою тревогу. Ведь вот есть же люди, которые радуются тому, что в поселках ткварчельских шахтеров - Квезани и Акармаре - скоро вырастут многоэтажные дома. С какой радостью рассказывает Миха, что в колхозах на участках, где прежде были болота, посажен чай, растут молодые рощи лимонов и апельсинов. Когда же все это воспримет и Темыр? Когда он заставит себя забыть номер ружья, спрятанного под полом в сельсовете?
Он задавал себе эти вопросы и все чаще думал, что нынешнее время уж не то, что несколько лет тому назад, когда совсем по-другому жили абхазцы.
«Убить человека… но как я, друг Михи, председатель сельсовета, могу сделать такое дело!» - говорил он себе все чаще.
Его отвлекало от этих мрачных мыслей еще и то, что к этому времени в их селе заговорили о колхозе. Что-то оживляюще напряженное наполнило воздух деревни.
Как-то проводилось собрание ячейки, и, когда исчерпаны были все вопросы, Миха прочитал заявление:
«Я понял, что коммунистическая партия для нас хороша.
А крестьянин, человек из трудового народа. Хочу, не щадя себя, служить тому, что поручит мне партия. Прошу меня принять в кандидаты партии.
Темыр Тванба».
Коммунисты обрадовались просьбе Темыра; многие знали, как омрачена жизнь этого человека и как бы ему хотелось жить по-другому. Темыра приняли в кандидаты партии.
…Время было предвечернее.
Хотя уже несколько минут прошло после того, как Темыр закрыл дверь за последним посетителем и никого больше не ждал, он все так же сидел за столом. Все, что надо сделать завтра, было обдумано. Он вышел, запер дверь и остановился на веранде, опершись плечом на некрашеный скрипучий столбик.
На дворе сельсовета ни одного человека. Не слышно смеха шумной молодежи, нет стариков-шутников, произносящих громкие речи, в которых жизненные наблюдения пересыпаны выдумкой. На коновязи сидят галки. Темыру тягостно безлюдье, ему кажется, что кто-то насмешливо нашептывает: «Рабочий день кончился для всех, он кончен и для тебя, - иди и ты в свою хижину».
Темыр махнул рукой, точно в самом деле кто-то шептал, стоя за столбиком веранды.
Сойдя во двор, он пошел вдоль забора, отороченного неистоптанной травой.
«Если тебе, человек, дано звание кандидата партии, - ты должен знать, что делать и среди людей, и дома».
Темыр вышел на шоссе и с завистью посмотрел на лихого всадника, промчавшегося мимо. Перед этим человеком путь прям; как хорошо бы и Темыру видеть перед собою только прямую, короткую дорогу к будущему!
По дороге к Чихия Темыр заглядывал во дворы, мягко освещенные розовыми лучами солнца. Но не этот умиротворяющий свет занимал Темыра. Он разглядывал во дворах сельскохозяйственные орудия единоличников: кривые и немощные сошки, мотыги, которые в соседстве с посохами стариков стояли у дверей, словно дожидаясь терпеливых жилистых рук.
Как стары эти вещи! Они напоминали камни, служившие первой ступенькой в дома; казалось, эти мотыги, сошки подарила человеку, неспособному изобрести ничего лучшего, сама природа.
Но ведь это неправда!…
Кровь прилила к лицу Темыра.
«Погодите, люди, погодите! У нас будет общее хозяйство и мы добьемся зажиточности; у нас будут хорошие плуги, а может, и тракторы, наши желания будут более дерзкими, мысли - гордыми».
Чихия был дома. Темыр пожал его руку.
- Вижу, друг, тебя можно поздравить.
- С чем?
- А ты не знаешь - с чем! Разве эти молодцы не твои ребята?
Трое малышей с боязливым любопытством выглядывали из-за очага.
- Да, - ответил смиренно Чихия. - Они одни - мое богатство, моя жизнь.
- Жизнь надо продолжать, дорогой Чихия, и продолжать как можно лучше!
- Ты говоришь о будущем моих детей, Темыр?
- Именно о нем, друг!
Чихия пожал плечами:
- Я буду биться во что бы то ни стало.
- Биться, конечно, нужно, только не одному, а в обществе друзей, которые тебе помогут. А этот? - Темыр с улыбкой посмотрел на колыбель, в которой жена Чихия качала крошку. - Этому человеку тоже нужна хорошая пища! Тот хлеб, который ты добудешь не кривой сошкой, а добрым плугом, не правда ли?