И девушке уже казалось, что Мыкыч сказал правду. Что ж, и омерзительные, лживые люди иногда правдивы. Разве письмо должен был получить Миха, а не Зина? Слезы душили ее, и она думала: бог весть, отомстит ли Темыр кому-либо, но уж, несомненно, он станет ученым, позабудет Зину…
Сидя за своим столиком, девушка писала на листке большими буквами: «Москва, Коммунистический университет трудящихся Востока», глядела на эти слова и не могла собрать мысли, не могла успокоиться. Взяла другой листок и, вздохнув, написала еще более крупными буквами: «Москва, Коммунистический университет…»
Зина бросила листки в угол, вышла на двор и до наступления темноты бродила по траве, ни разу не присев. Обессиленная, ужасаясь дали, она думала о том, что ее Темыр в Москве. Она легла спать, но тяжесть не покидала сердца, и только она смыкала веки, как перед нею вставал Темыр такой, как на карточке, - с зачесанными назад волосами.
Уже после полуночи Зина задремала, и тут же ей приснился страшный сон: она с Темыром сидит в этой комнатке, у зеркала, за которое он когда-то сунул свое письмо, и Темыр то полон любви к ней, то в необъяснимом бешенстве сжимает ей руки и кричит, что она не смеет его любить.
Проснулась Зина перед рассветом, измученная, с головной болью, она несколько раз присаживалась к столу, чтобы написать письмо любимому, но рука не повиновалась.
Зина неожиданно подумала не о том, что ей трудно будет объясниться с Темыром, а о том, что он не станет читать ее каракули! Он студент. Он будет другим, ученым. Он овладевает большими знаниями, а что она - отсталая, деревенская девушка! Она хотела в сущности успокоить себя тем, что их разделяет одна лишь разница в знаниях. Зина гнала от себя более страшное, она чувствовала это страшное, но в чем оно - не знала.
Время шло. Мыкыч настойчиво посещал дом Ахмата. Теперь, когда Темыра нет в селе, а старик Ахмат взят в руки, Мыкыч мог на многое надеяться в отношениях с Зиной! Как-то утром Ахмат торопил Селму приготовить еду, он спешил на работу. По другую сторону очага, в котором трещали горящие поленья, уже сидел Мыкыч и, обдумывая что-то, поминутно покручивал свои черные усы.
- Конечно, - продолжал он, - ты, Ахмат, говоришь правду: посеяли вы больше, работали лучше. Верно!… Но я почему-то боюсь - в этом году у вас будет не особенно богатый урожай. Слишком много недовольства среди тех, кто вырастит этот урожай, а того, чем люди недовольны, не любит и бог.
- Что ж…
- Лучше было сделать так, как мы с тобою говорили когда-то, помнишь, на молении: вышли бы спокойненько из колхоза и зажили вольготно, как жили в старину.
Ахмат не отвечал и взглядами поторапливал женщин: солнце поднялось уже высоко, он опоздает на работу.
Мыкыч поглядел на Зину и указал ей на отца:
- Зина, ты, оказывается, скрываешь: твой отец любит колхоз! Уж не ты ли его уговорйла вернуться в колхоз?
Она, стоя над котлом, сжав губы и помешивая лопаточкой мамалыгу, не отвечала. Мыкыч покрутил ус:
- По правде говоря, тот, кто себя уважает, кто думает о будущем, не может не презирать колхоз. Ведь как же работать в колхозе, когда там собрался всякий сброд - вплоть до бывших слуг!
Зина плотнее сжала губы и еще быстрей принялась мешать лопаточкой мамалыгу. Мыкыч любовался ее стройной фигурой.
- Очень странно, что в колхозы идут даже девушки. Разве они не видят, что колхозников в селе еще очень мало и что никто не желает работать в колхозе!
Зина выпустила из рук лопаточку и резко воскликнула:
- Когда люди поймут, что колхоз хорош, все, как и мы, войдут в него!
Она отвернулась и стала снова мешать мамалыгу, а Мыкыч, неотрывно глядя на ее красивый стан, покряхтел, закурил и пустил из ноздрей клуб дыма.
- Возможно, - нехотя согласился он, - найдутся и такие опрометчивые люди. Ну, а все-таки нелегко обмануть весь народ. К чему человеку колхоз, подумай, Ахмат! Зачем быть человеку колхозником, если черт не смутил его разума? Вас, конечно, к этим глупцам я не причисляю. Если бы люди достойные, такие, как ты, Ахмат, организовали отдельно свой колхоз… Понимаешь? Свой!… В такой колхоз и мы охотно вступили бы.
Сняв с огня клокочущую мамалыгу, Зина подала воду отцу и Мыкычу, а когда они помыли руки, подвинула столик и поставила на него еду. Мыкыч пошевелил усами и медленно принялся за мамалыгу, глядя на девушку и разговаривая с ее отцом:
- Ты какую, Ахмат, долю получишь в этом году?