Он смолк. Ему было неловко сказать при Темыре, что он и вовсе пропал бы, если б ему не помогли колхозники, которые дали и плуг и рабочий скот дяя вспашки.
Темыр глядел на лампу, на живой бисер мелких ночных мотыльков, льнувших к горячему стеклу, и подумал, что Арсана молчит, размышляя теперь о себе, о Мыкыче, о Михе.
Пусть все прояснится в его голове!…
Когда Хикур, жена Михи, предложила мужчинам вымыть руки перед едой, Чихия и Арсана поднялись, собираясь уйти. Хикур и Миха уговаривали их поужинать, но Арсана молчаливо дернул Чихия за рукав и попрощался. Чихия, уходя, обернулся и шепотом сказал:
- Волнуется… Думает…
Темыр проснулся и вспомнил…
Вчера у Михи он увидел на стене необыкновенную шляпу, сплетенную из пшеничной соломы. Под шляпой на земляном полу стояла корзина, тоже очень большая, но не такая, как для сбора винограда.
Темыр удивленно спросил, чья это шляпа.
- Жены, - ответил Миха, - и корзина жены, она собирает в нее зеленые чайные листья. У нас - с нами не шути! - завелась своя чайная плантация. Как видишь, и корзины новые и шляпы новые. За то время, друг, пока ты отсутствовал, переменились и головы наших абхазок…
Темыр вспомнил свои студенческие вакации в подмосковной деревне; новые впечатления он приписывал своим разъездам и думал тогда, что новое он может увидеть там, в русских деревнях, где на околице растут березы и скромные ели. Ему мнилось, что на родине отцов все осталось неизменным, а тут…
Абхазка в шляпе… На чайной плантации…
Темыру придется работать с новыми людьми. Арсана, Чихия… Он силился думать о них, чтобы не вспоминать о Зине, чья жизнь, вероятно, тоже стала иной. Темыр старался размышлять о другом, но Зина жила в самой сокровенной глубине его души. Он закрывал глаза, но разве этим прогонишь Зину!
Девушка где-то здесь, в этой же деревне, под легкой драночной крышей отцовской пацхи, проклятом жилище, обрызганном кровью Мыты. Их разделяли два года, но время не поглотило смутных, горестных мыслей Темыра, и он опять, как тогда, когда поднимался на борт парохода, не знал, что думать о Зине.
Миха, услышав, что Темыр шевелится, повернулся в его сторону и протер глаза.
- Кажется, мне пора сказать тебе «доброе утро»?
- Собираешься встать?
- Я всегда встаю рано, но сегодня, так уж и быть, думаю, полежу, чтобы не разбудить тебя. Ведь мы уснули, когда уже светало.
- Напрасно! Я ведь тоже из «ранних пташек».
Темыр спустил ноги с постели. Хозяин распахнул дверь. Там, за дверью, румяное солнце уже высоко стояло над верхушками деревьев и золотило щедрую зелень. Из кухни доносились голоса Хикур и детей.
В большой комнате Хикур уже приготовила завтрак. Хозяин с гостем уселись за стол и, провозглашая тост за тостом, пришли в самое веселое расположение духа. Густое, золотистое вино пришлось Темыру по вкусу. После завтрака они пошли на сход. День был воскресный, и Темыру хотелось побывать в сельсовете - там, где он когда-то немало поработал.
Все были в сборе и забросали Темыра обычными многословными деревенскими расспросами, - на все и не ответишь!
Темыр с большой охотой говорил с людьми, среди которых вырос, работал. Старики и молодые благодарили «своего парня».
- Чтоб тебе бог дал долгую жизнь, дад! Многое ты нам рассказал, вот что значит пожить в Москве.
Колхозники ушли, а Зины и не видать. Пришли другие, но и среди них тоже не видно ее стройной фигуры. Счастье, казалось, навсегда закатилось для Темыра, и он уже рассеянно, вяло слушал новые вопросы, разговоры о Москве, терпеливо отвечал каждому, пока крестьяне сами не утомились и один из стариков не сказал: «Хватит с нас, люди, мы его совсем замучили».
В сельсовете осталось несколько человек, и Темыр подумал, что в счастье его возвращения на родину таится и боль разочарования. Он с тоской глядел на двери.
И когда в дверях показалась Зина, Темыр не сразу понял, что случилось, но он увидел, как ее щеки зажглись ярким румянцем.
Немногие сидевшие вокруг стола поднялись, и Темыр почувствовал, что сам тоже поднимается вместе с ними, и опустил глаза.
Зина смутилась и, переступив порог, остановилась в нерешительности. Она не знала, как ей быть - уйти или остаться. Люди обратили внимание на смятение Зины, на блеск ее глаз, полыхание румянца. Темыр, не менее смущенный, был как в тумане. Он испытывал и счастье и ужас.
«Мыта, мой брат Мыта…»
Подруга Зины Такуна, сидевшая в углу, окликнула ее:
- Зина! Иди сюда. Что ты остановилась на пороге?!
- Я вовсе не остановилась, - смущенно и так тихо, что никто не расслышал, произнесла Зина.