Едва лишь глаза парня привыкли и к этому освещению, он увидел, в дальнем правом углу, прикипевший к потолку огромный сталактит. Каменной сосулькою нависая над глубокой, может, трехведерною чашей, вырезанной из одного кристалла горного хрусталя, и будто корона, укрепленного на голове в громадного, серебряного, потемневшего от возраста, беркута. Сделанного так искусно, что казалось: мгновение – и в хризолитовых глазах его вспыхнет жизнь, − птица расправит могучие крылья, заклекочет и вырвется на волю. Захару даже стало жаль орла. Испытав радость полета, парень знал, как должна страдать птица, заключенная навек в этой норе.
Из искристого, словно усеянного мелкими бриллиантами или кристалликами соли, сталактита медленно, по капле, в чашу стекала чистая вода. И собиралась она там долго, потому что, невзирая на значительную вместимость хрустального сосуда, было в нем той водицы почти доверху. Несколько кварт – и перельется через край, выплеснется на голову серебряному беркуту.
Будто заколдованный, Захар ступил ближе и поймал в ладонь одну капельку, которая именно сорвалась с кончика сталактита. Поймал и сразу же выпустил. Маленькая капля прозрачной жидкости оказалась тяжелее, чем ведро воды. Под неожиданным грузом ладонь у парня прогнулась, и капля скатилась из нее в чашу, − присоединившись к бесчисленному количеству своих подруг. Захар коснулся растерянно устами ладони и почувствовал под ними невероятную горечь и соленость, которая осталась на его коже после соприкосновения со странной жидкостью.
Удивленно покрутив головой, парень присоединил это диво к тому бесконечному ряду вопросов, которые уже набрались, и ответы на которые он собирался впоследствии выведать у Морены. Оставалось осмотреть еще двое дверей.
Не раздумывая долго, Захар ткнулся в ближайшее. Те, которые были напротив лестницы.
В замке Владычицы Судьбы он уже видел разное, но и представить себе не мог, что бывают помещения таких размеров. Невзирая на достаточно яркое освещение, Захар, хоть сколько вглядывался, так и не смог увидеть, где оно заканчивается. И эта бесконечность почему-то вселяла в душу парня такую тревогу, что он так и не сумел заставить себя переступить через порог, − и слева, и справа от дверей, вдоль уходящих вдаль стен, тянулись очень высокие полки, заваленные множеством клубков и пасм пряжи. Причем сваливал их здесь кто-то совсем бестолковый. Потому что все это прядево так переплелось между собой, что нечего было и пытаться взять какой-то один моток, чтобы не выпутывать его из сотни других. Там-сям между обычной шерстью проглядывали разноцветные шелковые и даже нити люрекса. Постоял, постоял Захар в дверях и решил, что это, какое-то хранилище. Покачал неодобрительно головой, да и запер дверь. Даже среди ближайших родственников не заведено без хозяина по клети слоняться.
Вторые двери вели в конюшню.
Лишь только чуть приоткрыв их, Захар сразу уловил характерный, для конского стойла запах. А дальше и увидел то, о чем столько мечтал.
Боже, какой это был конь! Масти белоснежной, будто саван! От кончиков ушей и до копыт. А грива и хвост – еще белее. Так отличается только что выпавший снег от уже лежалого. Зато глаза – словно два жарких уголька! Змей, а не конь! Казалось, что он прямо сейчас дыхнет пламенем из ноздрей. Даже стойло для него – не из каких-то там жердей или брусьев, а выдолблено в сплошном граните.
Со страхом парень попятился к двери. Потому что хоть лебединую шею скакуна окутывала такая цепь, что и трех бугаев сдержала бы, Захар почувствовал: привязь лопнет мгновенно, как только снежко захочет освободится и выйти наружу. Ну а попасть под его копыта – верная смерть.
− Так вот где ты! – услышал Захар неожиданно голос у себя за плечами и сразу вспотел. – Ох, не доведет тебя до добра чрезмерное любопытство. Все успел оглянуть?
Захару отлегло от сердца, потому что Морена явно не сердилась. Глотнув комок, что собрался в горле, парень смог выдавить из себя лишь несколько слов, из последних сил, пытаясь не показать своего испуга.
− Вот это конь, госпожа! Вот это конь! Такого и в самом деле кроме бога и оседлать никому не дано! Обычному человеку к такому змею и приступится страшно.
− Вот и хорошо, что страшно. Меньше желающих будет взнуздать его. А, чтоб ты знал, тот, кому это удастся, непобедимым станет. Весь мир покорить сможет, если в седле удержится.