Волчий вой вдруг перерос в такую неистовую какофонию, что Опанас даже вздрогнул.
− Ну, чистый тебе шабаш! Не доведи Господи на такую стаю нарваться. Верная смерть! Волк − зверь будто и не очень сильный, против вооруженного охотника сам на сам никогда не пойдет. Даже – с голодухи. Но коль соберутся в стаю – то уже не до шуток. С десятком волков и медведь не станет затеваться. А здесь – вона их сколько...
− О! – воскликнул озабоченно, – опять!
Потому что веселый перезвон бубенцов так отчетливо прозвучал в морозном воздухе, что спутать его с чем-то другим было уже совершенно невозможно. И в то же мгновение, натренированное ухо охотника различило голос вожака, который повел стаю наперерез преследуемой добыче. А вскоре в ночи, со стороны зимнего тракта донеслось предсмертное конское ржание.
Не тратя попусту время, Опанас подскочил к дверям псарни и выпустил на волю дюжину лютых медельянцев. Каждого величиной с годовалого бычка. А вслед за ними – дюжину волкодавов.
− Ату их! Ату! – крикнул громко и свистнул так, как привычно свистел, начиная облаву на волков. Псы с утробным рычанием сорвались с места и исчезли за воротами. Поступив так, Опанас опять замер неподвижно и продолжал прислушиваться. А услышав, что волкодавы уже сцепились с волками, метнулся к дому по одежду, лук и факел.
Действовал быстро, но особенно не спешил, потому что, если путников и можно было еще спасти, то псы это уже сделали и без него.
Месяц, отблескивая от снега, рассеивал ночной мрак ровно настолько, чтобы все было видно. Поэтому, подбегая к месту столкновения, Опанас еще издалека понял, что помощь все-таки была должна опоздать. Слишком много было волков в этой стае.
В неуверенном лунном сиянии все казалось каким-то адским вымыслом безумного маляра, который вдруг решил отобразить на полотне свой ночной похмельный бред.
Огромный мохнатый клубок с визжаньем и рычанием катался по окровавленному снегу, оставляя за собой след из растерзанных волчьих туш и исходящих паром внутренностей. Потому что, зверей хоть и было значительно больше чем псов, большие, откормленные, и хорошо натасканные собаки брали верх. Им помогали взлелеянная сила, близость человеческого жилья и толстые сыромятные ошейники, с острыми железными шипами, которые ранили волчьи пасти и не давали клыкам хищников вцепится псам в горло. Густая длинная шерсть, обрезанные уши и хвосты, – все это, вместе со значительным весом, не оставляло поджарым волкам никаких шансов, – не только пасть в пасть, но и сразу несколько на одного. Выучка и сила, как обычно, побеждали количество.
Оставив волкодавам доделывать то, для чего их, собственно, и растили, Опанас ринулся к крытым саням.
Но достаточно было и одного взгляда, чтобы убедиться в том, что здесь уже ничем не поможешь.
Кони должны были нестись сломя голову, понимая, что лишь в быстроте, в стремительности их бега надежда на спасение. А подвел один-единственный обледенелый комок грязи. Коренник подвернул ногу, сбился с шага, запутался в постромках. Сани всем весом ударили сзади, подбили. Пристяжные дернули в стороны. Левый, из последних сил, спасаясь од волчьих клыков, оборвал сбрую и, − здесь их всех и достали.
И судя по всему, собралось тут волков, к бесу, достаточно, − как бы не со всего леса. Потому что за те несколько коротких минут, которые минули от того мгновения, как Опанас услышал предсмертный крик животного, и до той поры, когда на выручку примчались псы, звери успели растерзать и коней, и людей. На клочки… Кости и те разгрызли и сожрали. Кабы не кровь на снегу, и не следы борьбы, то не осталось бы и знака.
Путников в санях должно было быть несколько. На это указывали те лоскуты одежды, что остались от них. Растерзанный овечий тулуп − вероятно, извозчика. Богатая волчья шуба, на удивление, почти целая. Бахтырец, с искусанными, погнутыми, медными пластинами. Когда-то пышный пуховый платок, раскромсанная бархатная плахта. Все это погрызено, изодрано, окровавлено, изничтожено и изуродовано.
− Царице небесная! – воскликнул кто-то сзади него. – Спаси и помилуй души несчастных!