Опанас оглянулся и увидел своего соседа, Василия Муху, молотобойца из кузницы старого Нечипора Непийводы. На поднятую вблизи города кутерьму понемногу сходился разбуженный люд. Старшие, глядя на пустые сани, крестились и сокрушенно вздыхали, а младшие мужчины – видя, что сотворили волки – хватались за оружие и бросались с топорами и мечами добивать тех зверей, что, сцепившись с псами, не смогли убежать.
− И чего им так спешно было? – промолвила к мужу Христина, что тоже прибежала вместе со всеми. – Зима, ночь. Вероятно, от чего-то убегали?
− Или везли весть важную, – рассудительно ответил Василий Муха. – Хотя, на кой им в таком разе баба сдалась?
− Когда-то и в эту пору можно было безопасно до Галича добраться, – буркнул Опанас. – При князе Романе Мстиславовиче волки в такие огромные стаи не собирались. Еще и под самыми валами. Эх, чего зря балакать. Без хозяйского пригляда, все портиться...
− Тише, сосед, – тронул Опанаса за рукав Василий. – Хочешь, чтобы твои слова до боярских ушей долетели? Твердохлеб вон, до сих пор в яме сидит. Половину здоровья человек потерял. И что – вступился кто-то? А на тебя, княжеского псаря, и так все боярские прихвостни искоса поглядывают. Того и гляди – какую-то каверзу учинят. Христина ведь пропадет одна…
− Молчу, молчу… – согласился Опанас. – Но свое знаю. И дождусь!
− Иногда и это нужно уметь. Одни уже, вон, поторопились, – кивнул на сани. – И знака по них не осталось. Неизвестно за кого и панихиду заказывать.
Христина вздохнула и плотнее прислонилась к мужнему плечу.
− Живет себе человек в миру, добрый или злой, − это безразлично… А потом – ага! И все... Ни кто он, ни откуда родом, ни куда спешил? Бобылем век вековал или хоть детей после себя оставил? А то, может, и род их прервался? – произнеся это Муха опомнился и виновато взглянул на Опанаса. А тогда посопел неловко и отойдя в сторону, поторопился затесаться в другую кучку соседей.
А у Христины, от всего увиденного и услышанного, слезы так и потекли из глаз. Они у женщин и без того на мокром месте находятся, а здесь − еще такая беда. Опанас и не пытался ее успокаивать. Пусть немного выплачется, – потом легче будет. Свое горе на людях стыдно показывать, а теперь и причина подходящая, − никто не удивится. Вон, половина баб носами хлюпает, хорошо хоть в голос еще не воют.
Именно тогда из саней и раздался тихий скулеж. Все, кто был ближе к месту трагедии, удивленно притихли, не веря услышанному. Но словно в подтверждение, что им не пригрезилось, − из мешка одежды, заткнутого под сидение извозчика, явно и громко заплакало дитя.
− Ой, мамочка! – сплеснула ладонями Христина и мгновенно оказалась у саней. Поискала немного в тех одежах и вытянула на свет Божий красивого годовалого мальчика. Совсем голенького, чернявого и с такой чистой кожей, что, казалось, он был из снега, а не из живой плоти.
− Сиротинушка ты моя, – всхлипнула Христя и, прежде чем кто успел хотя бы слово вымолвить, спрятала дите у себя на груди, под полушубком, и со всех ног бросилась к дому.
Между тем побоище утихало. Десятки волков укрыли трупом скованное льдом русло реки, скаля на людей в мертвой ухмылке уже никому не страшные клыки. И мужчины, нетерпящие, чтобы зря пропадало добро, с тем же запалом, с каким ринулись в драку, принялись свежевать еще теплые туши, − кто же зимой откажется от теплой шубы из волчьего меха?
А Опанас, потрясенный увиденным, как потерянный бродил между ними, вяло высвистывая из леса псов, которые загнались туда, догоняя волков, и все бормотал себе под нос:
− Благодарю вас, Боги, что выслушали мою просьбу, но лучше б я онемел, − если б знать, к чему мои слова приведут… Столько смертей – за единственную жизнь? Дорогая же у вас цена.
А тот, кому ненароком пришлось услышать его речи, удивленно глядел вслед и лишь сдвигал плечами: мол, мало ли что мужик плетет самому себе? Ведь ни одной живой душе и в голову бы не могло прийти, что можно связать воедино – нынешнюю ночную трагедию и бездетность жены Опанаса Куницы.
И уж тем более никто из хозяйственных галичан, озабоченных снятием шкур, не обратил внимания на то, что лютые княжеские волкодавы и гроза медведей – медельянцы, как-то вдруг, все вместе выскочили из леса и, поджав куцые хвосты, сбились возле людей, жалобно повизгивая. Будто искали у них защиты от кого-то гораздо более сильного. Такого, который не боялся ни их острых клыков, ни дюжей силы.