В том, что перед ним оборотень, Захар не сомневался. Кто же еще, скажите на милость Божью, смог бы выжить со стрелой в сердце? И неожиданно почувствовал облегчение. Был же уверен, что убил человека! А оказалось – и не человека, и не совсем убил.
Между тем выздоровление шло своим чередом. Румянец уже вернулся на лицо женщины. Кстати, восхитительное и молодое. Во всяком случае Захар мог бы поклясться, что большей красавицы еще не видал. И хоть парню было не с кем сравнивать, он точно знал, что эта женщина самая прекрасная во всем мире.
Как будто от прикосновения его взгляда, она раскрыла глаза и мило улыбнулась.
– Испугался?
– Ну да... – не слишком уверенно протянул Захар. – Было немного. Сначала. Пока не понял, что ты.., – он замялся.
Она рассмеялась, как будто зашелестела весенняя дубрава под слепым дождем, и потянулась соблазнительно:
– Не человек? Что – совсем непохожая?
Захару вся кровь кинулась в лицо, и он отвел глаза в сторону. А, чтобы скрыть стеснение, поинтересовался:
– Ты оборотень?
– Нет, – женщина опять засмеялась. – Нет, молодец, я не оборотень. Я – Морена. Или Церера. А еще – Геката... У меня много имен. Но я предпочитаю первое. А тебя как величать?
– Захарием, – ответил тот. А сам даже изморозью изнутри покрылся. Морена! Древняя Владычица Времени и Судьбы! Богиня, могущественнее которой были разве что Перун и Велес. Хотя и они, по-видимому, остерегались бы становиться ей поперек дороги. Имя Морены в их громаде если и произносили, то лишь шепотом и со страхом. Да и как не опасаться той, в чьих руках сучиться нить человеческой судьбы. Это же именно от ее глаз прятали женщины на ночь свою пряжу и кудели, чтобы не спряла тайком и не накликала Беду, не наслала за небрежность и неряшливость на жилище болезни и бедность.
– Захарий, – протянула богиня, будто пробуя имя на вкус. – Гм… А скажи, хлопче, чего это тебе заблагорассудилось меня подстрелить?
Тот даже всхлипнул. Стрелец, чтобы тебя! Целил в птицу, а попал в молодицу. Теперь остерегайся! Если б тебя пробили насквозь, простил бы? Вот то-то же. Попробуй, объясни теперь богине, что не в нее целился. И то, что она бессмертная, дела не меняет. Все равно больно. Сам же видел, как корчилась. Захарий вздохнул еще раз. Молчанка затягивалась, а это было не очень учтиво, да и не слишком безопасно. Когда боги спрашивают, лучше поспешить с ответом.
– Потому что я хотел научиться летать.
– Летать? – удивленно переспросила богиня. – А причем здесь одно и другое?
Морена все еще продолжала лежать на спине, и ее стройное тело так и притягивало взгляд парня. И, чтобы не показаться еще большим глупцом или нахалом (знать бы еще, что женщину, или богиню больше раздражает: когда бесцеремонно пялятся на ее роскошное тело, или наоборот – когда упрямо отводят взгляд?) и не торчать рядом без движения, Захарий принялся свежевать добычу.
Что и говорить, сегодняшний день оказался не самым легким в жизни парня. Сначала лесовик забавлялся с ним в загадки. Потом подстреленная птица оказалась богиней. Хорошо хоть, что она, кажется, воспринимает это приключение с юмором. Захар, осторожно бросил взгляд на изумительные прелести Морены, нахмурил брови и засопел. Ему и раньше приходилось иметь дело с девушками, но все они были свои, знакомы сызмальства, и не скрывали в себе той опьяняющей тайны, что горячит кровь. Да и красотой, чего лукавить, значительно уступали богине. Не такому, как он, заглядываться на богиню! Вон, она даже не скрывает свою наготу. Еще бы! Разве он сам стеснялся бы какого-то зверья? А чем простой смертный лучше для богини? Хотя – парень аж застыл от собственного нахальства – может, она преднамеренно демонстрирует ему свою красоту? Тогда, выходит, он – ей не безразличный?! И Захар опять воровато взглянул украдкой на Морену.
Но мысли мыслями, а богиня хотела слышать ответ. И слово за словом, готовя одновременно ужин, парень пересказал Морене свою сегодняшнюю встречу с лесовиком.
– И где же те перышки? – поинтересовалась богиня, которой выздоравливала прямо на глазах.
Захар ойкнул и плеснул себя по лбу. Увидев перед собой вместо птицы раненную женщину, он так растерялся, что совсем позабыл обо всем и теперь ни за что не отличил бы волшебные перья от десятка других, лежащих вперемешку в траве.