Найда хотел уже было подняться, но неожиданно Дмитрий еще задержал его на мгновение.
– Вот что, хлопче... Приходилось мне как-то гораздо давнее бывать в Тухольщине. Подати для князя собирал. Так вот... Тамошней громадой один мудрый старец руководит. Разговаривал я с ним... Захарием Беркутом зовется. Думаю, для него в горах тайн нет. Если будешь рядом, навести, − поговори с ним. Если жив еще… Совет этот, конечно, малого стоит, но больше ничего не придумаю. Ну, бывай...
Найда поклонился низко, как отцу, и вышел.
* * *
Хоть как торопился Найда, а отправиться в дорогу еще в этот же день не удалось. Душа, конечно, кипела, рвалась к Руженке, но здравый смысл подсказывал, что нужно выждать. Пусть все идет своим чередом. Поручено Юхиму завлечь его в замок, так пусть постарается, − зачем кому-то знать, что он и сам туда с нетерпением рвется? Лучше, чтобы враги думали, будто он ничего не подозревает и видели в нем глупого ягненка, что сам подставит горло под жертвенный нож. Тем легче будет ему потом зубы оскалить.
С самого утра Юхим Непийвода носился городом, как ошпаренный...
Первым делом – поспешил к сотнику.
Предупрежденный воеводой, Трофим немножко погоношился для виду, и когда купец посулив ему добрый гостинец из Венгрии, подобрел и согласился отпустить одного дружинника для охраны товара, − какого купец сам себе изберет. И сделал вид, что вовсе не удивился, услышав имя Найды.
«Забыв» на столе у сотника кошель с несколькими золотыми и десятком серебряных монет, Юхим поторопился к Куницам. Прихватил по пути жбан хорошего меда, и еще с улицы так искренне стал приветствовать Опанаса (тот сидел на завалинке) и Христину с выздоровлением, что в старика и крошки сомнений не зародилось. Каким уж материнское сердце бывает вещим, но и оно в этот раз смолчало. Да и что там говорить, пять серебряных и обещанный, по возвращении, целый дукат, никоим образом не могли быть лишними в их обнищавшем, за время болезни Опанаса, хозяйстве.
Потом начались сборы в дорогу. Нужно было купить у цыгана пару добрых коней под седло. И так, чтобы не каяться потом, переплатив, или выторговав – но таких одров, которые упадут после первого же десятка миль. А к верховым – еще и пару вьючных... Заготовить припасы. Дать наказ домашним и рабочим на время своего отсутствия. Да, много чего другого, что собственно и внимания не стоит, а вместе − ушел весь день...
Зато уже на следующее утро выехали, как и хотели, почти на рассвете.
Солнце еще и в Днестре не искупалось, а они уже вынеслись за земляные валы Пидгороддя и выехали на большак.
Поскольку не знали толком о чем разговаривать, гнали сначала таким галопом, будто везли спешную весть, и только когда у лошадей стало что-то жалобно екать в боках, сжалились над ними и перешли на шаг.
Дорога давно уже змеилась лесом и, если вспомнить кем был спутник Найденыша, то на душе становилось немного жутковато. Тем более, что общая молчанка тянулась так долго, что уже вошла в привычку.
Можно было, конечно, попробовать о чем-то поговорить. Но как бы там не приказывала Морена или какие бы не лелеял надежды Найда, а живая или мертвая Руженка стояла между путниками.
Юхим никак не мог успокоиться, что платил за нее деньги родичам, кормил, поил, одевал он, а развлекался с ней – вор! И чем же такой тать лучше разбойника или конокрада? Неужто конь дороже жены? Почему же тогда конокрадов без разговоров забивают киями или подвешивают на ближайшей ветке, а соблазнителей чужих жен будто бы и не осуждают? Справедливо это? Ой, наверно, нет! И Юхим сумел бы призвать к ответу обидчика, если бы не приказ Морены, которому должен был повиноваться... Оставалось лишь утешаться тем, что Богиня сумеет поквитаться с подкидышем, в том числе и за Юхимову кривду... А может, она сама отдаст парня в его руки, и тогда он уж сумеет как следует потешиться его страданиями, прежде чем перегрызет ненавистное горло...
Что же касается Найды, то и он лелеял в душе чувства не менее «теплые» и такие же «милые». Поэтому, когда Юхим обратился к нему, увидев на перепутье камень, парень даже вздрогнул, и не сразу сообразил, о чем речь.