И вот, час спустя, мы очередной раз стоим напротив Староместских курантов и заворожено смотрим на шевелящиеся фигурки, когда Марина толкает меня локтем и кивает в сторону.
— Чего? — спросил я.
— Смотри, вон мужик стоит в коричневом плаще. На нас смотрит! — прошипела она мне на ухо.
— Не вижу. — Мне не удавалось среди огромной толпы рассмотреть описанного ей мужика.
— Ну, лысый, вон, в стороне.
Тут я увидел лысого мужчину, наглухо застегнутого в старомодный коричневый плащ. Он стоял и смотрел в сторону толпы. Не берусь сказать, что он смотрел именно на нас. Постояв еще несколько секунд, он развернулся и направился прочь по улице.
— Ну и что? — спросил я.
— Пойдем за ним! — приказным шепотом сказала Орешка.
— Зачем?
— Поверь моему журналистскому чутью. Идем быстрее!
Пока мы протискивались сквозь толпу, он уже дошел до Малой площади и скрылся за углом. Когда же мы добежали до угла, то увидели его спешащую фигуру уже довольно далеко. Он подошел к перекрестку с Семинарской и, оглянувшись, будто посмотрев на нас, повернул налево. Камеры у нас с собой не было, мы были налегке.
— Бежим! — сказала Орешка и понеслась что было духу к перекрестку.
Честно говоря, я не в первый раз попадал с ней в ситуации, когда у нее включалось журналистское чутье и честно говоря, это журналистское чутье составляло неотъемлемую часть ее очарования. Без этого огонька наша Орешка была бы уже не Орешкой.
Когда мы, запыхавшись, завернули за угол, наш преследуемый стоял недалеко, как будто поджидая нас. Дождавшись, когда мы его увидим, он тут же нырнул в дверь.
— За ним! — тут же последовал новый приказ моего капитана.
— Как-то все это очень странно. Может не стоит так вестись на явные провокации? – Пытался я хоть как-то повлиять на ситуацию.
Когда мы вбежали в эту дверь, оказалось, что она была сквозной и вела в небольшой дворик. Нашего преследуемого уже не было, но у одного из домов была раскрыта настежь ржавая железная дверь подвала.
— Только попробуй! — сразу предупредил я ее желание нырнуть в темные недра старинного дома.
— Ну, Слав! Это же знак! Это же именно то, ради чего мы сюда ехали! — сказала она и, не дождавшись моей реакции, ринулась к мрачному, похожему на пустую глазницу, подвалу.
— Черт тебя подери! — ругался я, торопясь за ней следом. — Если это и правда по нашу душу, то это самая примитивная ловушка! Прям как в самом глупом ужаснике — маньяк, подвал и тупые туристы.
Слушая меня одним ухом, она уже начала спускаться по крутой лестнице с узкими ступенями. Я остановил ее, придержав за плечи, и прошел вперед.
— Я пойду впереди на основании, что я мужчина!
Стараясь ступать осторожно, мы спустились в темный коридор с каменным полом, который уходил, по-видимому, куда-то далеко. Насколько далеко я не мог сказать, так как было очень темно. Мы постояли с минуту, ожидая, что наши глаза привыкнут к темноте и мы хоть немного станем видеть. Конечно, сейчас я больше всего боялся за дверь подвала, которая по закону жанра теперь должна была с грохотом захлопнуться.
Марина же вела себя смелее, но не потому, что действительно была смелее меня — просто в такие моменты журналистского куража ее любопытство достигало такой величины, что затмевало элементарное чувство самосохранения.
Наконец, мы двинулись в темноту. Я достал мобильный телефон и, включив его, хоть как-то освещал путь. Пахло подвальной сыростью и затхлостью. Мы шли гусиным шагом, наверное, минут пять. Все это время на своих боках я ощущал приятные женские ладошки, которые потели даже сквозь мою одежду. Мне казалось, что ее кураж таял с каждым пройденным метром темного коридора. И вот наши глаза с трудом различили что-то типа небольшого зала. На другом конце этого зала, сквозь отверстия в потолке, пробивались лучи солнечного света. Эти лучи были единственным источником света, не считая моего мобильного телефона. Посередине зала на полу лежало нечто, от чего у нас перехватило дыхание. Мы часто моргали и раскрывали глаза шире, чтобы лучше разглядеть это. На полу угадывалась фигура лежащего Голема. Это выглядело точно так, как рисовали на многочисленных картинках о легендах Праги. Сглотнув, я вполголоса спросил притихшую Марину.
— Ты видишь его?
— Вижу, — осипшим голосом ответила она. — Но я не уверена, что это он. Это могут быть сложенные мешки или что-нибудь похожее. У страха глаза велики.
Она была права – человек часто видел то, что хотел. В почти полной темноте, метрах в десяти перед нами, могло лежать все что угодно, а наше воображение рисовало нам, разумеется, Голема. Необходимо было убедиться, а для этого надо было сдвинуть свои каменные ноги и, превозмогая ужас, подойти вплотную, посветить телефоном, а лучше еще и пощупать.