Екатерина Румянцева – Константину Жнецу
«Если ты признаешься себе, что хоть в чем-то я дорога тебе, пусть в том облике девочки, которой я была десять лет назад, ты должен согласиться увидеться снова. И быть вместе. Я понимаю, что я что-то сделала не так, сказала не так, посмотрела не так, когда мы были вместе, в эти полчаса. Мне никогда не было так плохо, как сейчас. И никогда не было так хорошо. Когда я тоскую об уходящем, когда плачу о несбыточном, когда в волнении ожидаю завтрашнего, я понимаю, что я жива. Вот ты уехал, и какое мне дело до того, что я должна, что ты должен, что угодно Богу, что не угодно, мне только плохо, и я тоскую о тебе. Никто и ничто не может помешать мне в смелости горевать о том, о чем я горюю, и обнимать во сне того, кого я обнимаю».
Константин Жнец – Екатерине Румянцевой
«Ловлю себя на том, что думаю: как ты повела бы себя в том или другом случае, если бы оказалась рядом. Очень верю в то, что как придумаешь, так потом и случится. Возвращался с желанием прикинуться больным, и отрепетировал так хорошо, что слег с настоящим воспалением легких. За этот год – второй раз абсолютно беспомощное состояние. Но зато какая у меня сиделка! Точнее – сиделк. Потому что это старикан, очень интересный, ничего особенного, не филателист, но вот если бы инопланетяне попросили представить человека на 100% земного, я бы сказал: вот он, Семиверстов. Он умеет из земных занятий все: от вязания сетей крючком до ремонта газового котла. Я вдруг понял, что он мне куда нужнее, чем я ему. И важнее! Я ехал его выручать. Вроде, за этим я сюда и ехал, а получилось наоборот.
Вот так представляю тебя входящей на крыльцо дома, где мы со стариком живем, думаю: Бог может. Ведь я с моим приездом: как рисовала моя фантазия, так он и устроил (это про пневмонию).
Екатерина Румянцева – Константину Жнецу
«Я смотрю на алые клены под окном дачи – в этом году какая-то матиссовская осень – и понимаю, что все это привет от тебя. Как-то связано с тобой. Вид из окна, пробежки до нашего продуктового – это то, что оставил мне Бог. Эта надоевшая дача, где который месяц лежит разбитый параличом мой муж Егор, наверное, наказание мне за мои вольности. Хотя наказание, конечно, не в том, что нужно стирать и выносить горшки и просто помогать жить дорогому для тебя человеку. Наказание в том, что его болезнь делает почти невозможной встречу с тобой.
И вот эти малости: крики петухов из ближней деревни, запахи антоновских яблок в саду, теплое тельце Роксанки, когда утром будишь ее в школу. Гоню от себя мысли о том, что с Егором все это случилось после того, как он понял: его соглашение с Богом насчет меня перестало действовать. Он в себе, часто просит знаками позвать священника, я посылаю Роксанину няню в Долбопрудный, оттуда приходит батюшка, отец Иоанн. Оставляю их наедине. Батюшка как-то вышел, видит мое зеленое лицо и спрашивает, не хочу ли исповедаться.
Я отказалась. Я скажу тебе страшную вещь: я не верю в исповедь, я не верю, что бог может что-то доброе. Он наказал меня? Нет, он наказал безвинного Ничегова».
Константин Жнец – Екатерине Румянцевой
«Обязан тебе многим, но прежде всего тем, что эта точка обзора своей жизни, которая присуща только верующим людям, все чаще помогает и мне понять некоторые вещи.
Например, для чего случались в моей жизни разные люди, почему я оказывался в каких-то ситуациях. Я думаю о тебе, поэтому думаю о Боге. Это как-то незаметно связалось для меня, следуя одно за другим. Не хочу, конечно, как-то обидеть твою веру, знаю, что церковь не очень любит, когда всякие открытия божественного, поиски высшего смысла и прочее происходят вне ее стен, но я как раз все открываю без духовника. Я, например, много раз спрашивал себя, глядя на страдающего от боли и увечий грудного ребенка: а это за что, Бог? Ребенку, всем нам? Так вот, это нам. Это мы, люди, должны найти способ избавления, излечения, исцеления. А чтобы мы делали это особенно отчаянно, Бог жертвует телами безвинных детей. Если умирает в мучениях обездвиженный старик, познавший все земные радости, это не бьет людей наотмашь, как вид умирающего ребенка.
Боюсь представить, что было бы с людьми, если бы Бог не заставлял их двигаться вперед, открывая новое и развиваясь, Европа столетия назад вымерла бы от чумы».
Екатерина Румянцева – Константину Жнецу
«Сегодня 40-й день, как не стало моего дорогого Егора. Снова, как и на похоронах, очень много людей, каждый или почти каждый из которых сказал мне о том, как много я значила для Ничегова. Его друг Халера – ты, возможно его помнишь по Новогорску, Валерий Халедин – сказал мне поразившую меня вещь: что он всегда завидовал Егору, потому что Егору было дано любить.