– А Ганс на кого поставил? – спросил Жнец, пока поводыри, слегка отпустив шлейки, опутывавшие псов за корневые мышцы передних лап, позволили им выплеснуть злобу на соперника в пробеге вдоль решетки. Удары собак о широкие окна решетки отдавались и на сиденьях трибун.
– Малаец? Этого не скажет никто.
И тут же у решеток с каждой стороны появились люди, которые открыли задвижки в ограждениях, и поводыри, а точнее – сдерживающие – споро освободили каждый своего пса от ремней и выпустили на арену.
– А который наш, Алькатрас? – прокричал Жнец, но голос его уже не слышал даже он сам – ревели все вокруг, а еще через секунду уже никому невозможно было понять, где Алькатрас.
Жнец с удивлением для себя заметил, что с самого начала оказался заворожен отчаянной отвагой, с которой псы бросились друг на друга. Их ничем не объяснимая решимость была так велика, что ни один из псов не предоставил другому никакого шанса ухватить себя иначе как за открытую, ощеренную пасть. Так они и вцепились друг в друга, какое-то время почти неподвижные, как борцы в армрестлинге. Только напряжение взаимного одоления разряжалось как электрический заряд в мышцах то одного, то другого зверя.
Они были похожи только за пределами арены, а здесь, в этой смертной сцепке, было слышно, что один, Фрезер, порыкивает, крутит глазами, а Алькатрас смотрит не отводя глаз и молча. Он-то и сдвинул с места противника, на какой-то сантиметр, на какие-то два когтя. И равновесие этой составленной из двух тел собачьей арки пошатнулось. Трибуны взревели, впереди Жнеца все встали, подняв руки, и он, раздвигая их, как камыши, на мгновение вознегодовал на тех, кто закрыл от него самое главное, что решалось в этот момент совсем рядом.
Фрезер, заваливаясь на бок, попытался устоять, чуть ослабил челюсти, и этого было достаточно, чтобы Алькатрас мигом ухватил его за горло и уже не отпускал. Кровь брызнула с пеной, как будто пена ее и толкала, залила глаза и морду Алькатраса. Фрезер рычал с булькающим звуком, уже не пастью, а распоротой глоткой.
Зрители кричали, пахло кровью, псиной, табачный дым стлался над ареной и рядами. Жнец хотел посмотреть на Ганса и его красавиц, но не мог отвести глаз от ужасной картины с собаками. И когда Алькатрас попробовал перехватить жертву еще раз, Фрезер, потерявший крови столько, сколько не должно было вместить его поджарое тело, вдруг извернулся и направил свою пасть на горло противника, но промахнулся и ухватил нырнувшего Алькатраса за ухо и верхний участок шеи. И понимая, что промахнулся, тем же булькающим звуком отчаянно взвыл – от отчаяния, что другого момента не будет. А потом, уже с телом Фрезера на своем загривке, дряблым, неживым, Алькатрас потянулся к тому месту за решеткой, где стояли его провожатые, пометался вдоль, будто и не замечая, что возит на себе бездыханное тело соперника, который так и не разжал челюсти.
Жнеца колотил озноб, увиденное было ужасным, но величественным. Нечеловеческим, но подлинным.
Он увидел Ганса: он стоял, скрестив руки на груди, не обращая внимания на то, что его радостно тормошат сопровождающие его дамы и господа.
Алькатрас был освобожден поводырями от тела Фрезера, Фрезера уволокли за лапы мимо победителя, уже приветливо виляющего хвостом корейцу, пытающемуся унять кровь на шее пса на арене. Кровь засыпали опилками. Народ стал стекаться к воротам, где под яркой лампой работала касса.
В движении людей Жнец потерял из виду Ганса, а потом увидел его, выходящего через боковую калитку, в стороне от основных ворот. Его заметил не только Жнец.
– Малаец! – крикнул кто-то рядом с ним истерично и звонко. – Ты решил свалить? Ни хера!
– А где он? – спросил обеспокоенно еще кто-то в другой стороне. Толпа шевельнулась, и несколько человек бросились в открытую калитку за Гансом.
И Жнец побежал за этими людьми, разметавшими по пути очередь к кассиру, выдающему деньги по ставкам. На улице, освещенной редкими фонарями, было видно, что Малаец бежит в прогал между домами, чтобы уйти в поле, в ночную черноту. Но его быстро настигал огромный рыжий парень, следом за которым мчались тоже молодые и тоже крупные ребята. В какой-то момент рыжий ударил Ганса по ногам, сам не удержался и повалился на него. Остальные преследователи тоже орудовали ногами: били мыском, метя в голову, гасили стопой сверху.
– Тебе же русским языком говорили: не колдуй, сука желтая! – кричал рыжий, поднимаясь с земли и тоже пытаясь достать ногой свернувшегося клубком Малайца.
– Пусть вообще на бои не ходит, гад! – поддержал кто-то из подходящих к месту расправы.