– Получается, вроде вы по-дружески советуете знакомому: а вот такие капельки попробуй?
– Точно! Соображаешь, хотя и новенький.
– А то, что они вам продукты приносят, так это тоже по-дружески угощают.
– И опять в десятку.
– Хитро. Только это – тоже оплата, дорогая Жанна. И доказать это можно. И наказать. Как минимум, запретом заниматься врачебной практикой.
– А мне она и так не светит.
– Почему?
– Лучше вы ответьте, – она незаметно перешла на «вы», – зачем об этом спрашиваете?
– Я спрашиваю об этом потому, что… хочу понять: как же это так – ваша работа нужна, а вы оказываетесь вне закона.
– У меня так по жизни, – она поднялась со стула с промятым сиденьем, подошла к раковине и намылила руки, – у меня нет гражданства, нет, соответственно, дома, нет работы, нет… семьи, – на этом месте ее голос дрогнул.
– Я знаю, что вы долго не работали здесь, – он обвел рукой закуток. – Где-то работали в другом месте?
– Да, – сказала Жанна, рассматривая кончики пальцев, – работала.
– Врачом?
– Да. Даже главным врачом.
– А где?
– Этой… Организации этой уже нет. Ничего нет, – она произнесла это едва слышно.
– Вы куда-то уезжали?
– Нет. Это здесь, это в Поталове, деревенька такая на север от города, – она отвечала, глядя куда-то сквозь стены, будто видя эти места.
– И вы работали там на Ивхава Мнвинду, – твердым голосом произнес Игорь, словно подводя черту под их разговором.
Жанна вздрогнула и подняла на него глаза – по-прежнему она видела эту деревню, это Пыталово, как же забыть такое название.
– Жанна-джан, подойди к мясному ряду, Аветик сознание потеряла, – выскакивая из-за перегородки, торопливо выдохнула молодая женщина с большими темными глазами на встревоженном лице.
– Я сейчас, быстро, – кивнула Жанна Гарпунову, – на минуту. – Она схватила медицинский саквояж, открыла, бросила в него тонометр, стетоскоп и метнулась к выходу из цветочной лавки.
Прошло минут десять, прежде чем Игорь понял, что Жанна не вернется. Более того – найти ее где бы то ни было будет сложно. Для собственного успокоения он прошелся вокруг, осмотрелся, сходил и к мясному ряду, где ему показали – кто Аветик. Та уже вовсю расхваливала баранью лопатку какой-то пожилой паре.
– Овечка, овечка, девушка была, клянусь, такая молодая, – причитала она, обмахиваясь носовым платком.
– Где Жанна? – спросил Игорь.
– Убежала только, – сказала Аветик, – спасла, ей-богу, и убежала, Бог ее храни.
– Куда?
Аветик пожала плечами. Люди за прилавками смотрели на Игоря с нескрываемой враждебностью – все-таки печать гончей лежала на нем слишком явно.
Жанна Хаджиева.
В верх и в низ.
Куда теперь? Еще была надежда, очень хлипкая, что эти торгаши-инородцы, такие же неприкаянные, как и она, вернут ей ощущение нужности. Пригодности в жизни хоть кому-то, хоть чему-то. Но жизнь в облике этого милиционера с учтивыми манерами постучала пальцем негромко, но каменно в ее двери: тебе на выход, Жанна. Если сама не выйдешь, полиция поможет.
А не лучше ли так, когда кто-то со стороны поможет – ведь сама можешь не решиться, можешь попробовать опять себя обмануть: будет еще что-то в твоей жизни, еще что-то может быть. Она шла, или точнее бежала, наверное, час, подальше от рынка, от этого милиционера, от людей, которые много о ней знали, но не знали главного. Она остановилась у ворот трамвайного депо почти на окраине, опершись ладонью о каменную стену.
А что, в сущности, вся ее жизнь, как не череда самообманов, привычки видеть желаемое вместо грубой и холодной правды?
***
Еще когда она, дочь влиятельного, хотя и непопулярного руководителя партконтроля ЦК компартии Таджикистана, заканчивала Душанбинский мединститут, у отца, Алмангеды, Алексея по местной манере «перевода» на русский, не возникало никакого желания вмешаться в ее распределение.
Подыскать место где-нибудь в Душанбе, еще лучше – в Патара, городке с элитными санаториями и богатыми женихами, в том числе из Москвы. И сама об этом не думала: может быть, потому, что в Таджикистане понятие «провинция» применимо к любому месту, а про Архангельскую область или Красноярский край как-то в голову не приходило. Ее направили работать терапевтом в городскую поликлинику в новом районе Душанбе, да и то с извинениями. Проректор Дилором Мамедовна – никому и в голову не приходило, что через три года все будут издеваться над обращением друг к другу по русской манере, с отчеством – даже оправдывалась:
– Жанна, милая, я пыталась вас устроить в закрытый пансионат ЦК в Патара, есть там место. Но Москва ставит своего, ничего не сделаешь.