– Пушед! – прикрикнул на Таслиму выскочивший следом Селим и замахнулся на нее. Та замолчала, потупила глаза и скрылась за стеной.
Селим снова улыбнулся, чуть шире, чем позволяло строение его сухощавого лица и, хлопнув в ладоши, сказал:
– Все, Жанна, никаких слез! Ни одной! Стоит разве обращать внимание на какую-то неграмотную деревенскую таджичку, которая телевизора-то ни разу не видела? У нас все впереди, Жанна! Скоро ты отправишься отсюда в большой мир, увидишь Москву, Ленинград! Да, можешь мне поверить, все складывается наилучшим образом!
– Я не хочу никуда уезжать, – Жанна вытерла слезы – вслед за проснувшейся памятью проснулся страх.
– Не хочешь – и не надо. Оставайся, живи. Это тоже не худшее место на земле, так ведь, братик?
Нургали снова сплюнул в пыль, тут же скатавшую из его слюны темный шарик.
– Ты знаешь, брат, что чем на большей высоте селится человек, тем больше он достоин счастья? Конечно, знаешь! Ведь он ближе к богу, и бог чаще его замечает!
– Почему тогда Амир из Оша всегда выигрывает в карты? Ведь Ош – он в самой низине?
Голос у Вани оказался сипловатым и низким – и Жанна подумала, что он старше десяти лет. Селим рассмеялся и снова хлопнул мальчика по спине, и снова чуть сильнее, чем мог это позволить старший брат по отношению к младшему.
– Счастье – это не деньги, брат. Когда-нибудь Жанна тебе про это расскажет. А сегодня мы с тобой должны показать ей эти места, близкие к богу. Как относишься, чтобы пойти на пикник с охотой и жареной дичью, Жанна? В долину чистейшей реки, воду которой нужно пить как лекарство, а купаться в этой воде, чтобы родиться заново?
– Здесь можно купаться? – Жанна почти месяц видела воду только в кунгане – ни дождей, ни хоть каких-то запасов воды, даже луж.
– Скажи, Ваня! – воздел к небу руки Селим.
– Купаться – во! – освободившись из объятий Жанны, Ваня улыбнулся ей и поднял вверх большой палец.
***
Уже через полчаса они шли пологим склоном, посеребренным зарослями маков с пламенными вспышками цветов вербены, сколько мог видеть глаз устилавших спуск в долину реки, уже видную на ее крутых извивах.
Селим, несмотря на быстрые сборы, оказался готовым ко всему, что пообещал. Он присмотрел у низко спадающего к реке берега плоский камень, заставил Ваню и Жанну носить с берега ветки для костра и мигом его разжег, потом раскинул в вересковых кустах силки, а пока они с Ваней искали камни для подставок под вертел, отвел Жанну за ближний скальный выступ и протянул мыло.
– Здесь омуток, неглубоко, вода стоит, так что не очень холодно. Но уж если замерзнешь – есть костер.
Не оглядываясь, она разделась, решив, что лифчик и трусы постирает здесь же, а спортивный костюм наденет на голое тело. Спортивный костюм был, конечно, еще грязнее, он до сих пор пах пожаром, но белье требовало стирки сильнее. Вода в октябре в горной речке могла оказаться холодной, но Жанна только окунулась, а потом вышла на мелководье и начала активно приседать, выбрасывая вперед руки, старалась согреться. И лишь согревшись, стала мылить волосы.
– А я вот так! – раздался рядом голос, и она прищуренными от мыла глазами увидела, как абсолютно голый Селим с разбегу бросается в омут и, проплыв по кругу, вскрикивая, поднимая руками воду, направляется прямо к ней.
Предупредив ее движение к сложенной одежде, Селим взял из ее рук мыло и, развернув ее к себе спиной, сказал:
– Успеешь, постираешься. Сейчас давай я тебе спину намылю, а ты потом окунешься.
И так, словно отмывая общедоступную скамейку, а не девушку, еще и не целовавшуюся ни разу, Селим прошелся угловатым куском мыла по труднодоступным для Жанны, но потому и заповедным местам ее тела. И всякое движение сопротивления встречал своим пониманием, часто обратным тому, что Жанна имела в виду.
– Ну да, ну да, – говорил он, когда Жанна попыталась сжать ягодицы под рукой Селима, направлявшейся как раз между ними, – тут с силой надо, иначе и не промоешь, такое место.
Она с радостью кинулась в воду, когда и он остался доволен тем, как она намылила его. Правда, ей он доверил делать это и сзади, и спереди. Не ускользнуло от ее внимание и то движение, едва уловимое, которое произошло с его гениталиями, когда она возила мылом по его животу, не опускаясь слишком низко и даже не глядя на низ его живота. Но надо отдать ему должное: Селим ни движением, ни словом, ни взглядом не обозначил мужского притязания на нее – так, словно помогали мыться друг друга два солдата. Или два младенца.
Они вернулись к костру, на котором уже подрумянивался крупный бекас, умело покручиваемый над огнем Ваней, и Жанна одно за другим почувствовала череду радостных открытий: горящее холодной чистотой тело, сумерки с ранними звездами, запахи реки, костра и жареного мяса. И одно тяготило: Ваня, не дающий забыть ни о чем. В том числе и об этом бесстыдном купании.