- Гантель положите, - сказал ему один из милиционеров, взводя курок пистолета.
- А? - не понял мужчина.
- Положите гантель, - терпеливо повторил милиционер.
- Зачем? - спросил мужчина, но гантель все-таки положил.
Старший наряда проследил за этой операцией пристальным и довольно-таки неприязненным взглядом. Ему никогда не приходилось задерживать маньяка, но и обычные, вполне добропорядочные и психически нормальные граждане при определенных обстоятельствах порой умели удивить. Этот тип с гантелью, к примеру, запросто мог оказаться тем самым психом, ухитрившимся захватить заложницу и теперь притворявшимся соседом, который просто выскочил на шум. Повернешься к нему спиной, а он треснет тебя своей железкой по затылку и возьмет ноги в руки...
- Зайдите в квартиру, - приказал он.
- В эту? - удивленно спросил мужчина, указывая на дверь квартиры Козинцева.
- В свою, - сказал сержант. - В которой живете.
Мужчина с обиженным видом подобрал гантель и скрылся за дверью соседней квартиры. Сержант подумал, что гантель лучше было бы на время конфисковать, но тут же мысленно махнул рукой: в квартире наверняка имелась еще одна.
В дверь квартиры Козинцева позвонили, и, когда после третьего по счету звонка хозяин не отозвался, сержант принял решение ломать дверь. Прежде чем приступить к этой ответственной операции, он просто на всякий случай попробовал покрутить дверную ручку, и дверь неожиданно легко открылась.
В сплошь завешенной пыльными драпировками прихожей ярко горели укрепленные по обе стороны большого овального зеркала бра. Свет горел и в покинутой разоренной гостиной, где до сих пор сильно пахло какими-то восточными благовониями. Деревянный идол валялся на боку среди разбросанных книг, сломанных свечей и рассыпавшихся безделушек. От удара об пол каменная плошка жертвенника слетела с его колен и откатилась в угол. Дно ее было запачкано красным.
В спальне было темно и пусто, в окно светила поднявшаяся над микрорайоном луна.
Хозяин квартиры обнаружился на кухне. Там тоже горел свет, мирно, по-домашнему урчал работающий холодильник. Козинцев сидел за кухонным столом в своем дурацком черном сюртуке и, одним глазом поглядывая в потерянные Отморозовым во время панического бегства листки, с аппетитом уплетал жаркое, лежавшее в глубоком серебряном блюде антикварной красоты. При этом он, наплевав на собственные слова, кощунственно пользовался мельхиоровой вилкой.
Он поднял голову и без всякого удивления уставился на вооруженных милиционеров слепыми темными линзами.
- Обожаю графоманов, - дружелюбно заявил он, тряхнув зажатыми в левой руке листками. - У них попадаются просто восхитительные строчки... Вот послушайте.
Он уставился в бумагу, некоторое время водил носом по строчкам и наконец прочел:
- Свежи прозрения мгновенья, легки, как тополиный пух. Они нам дарят озаренья, и Космоса прикосновенья ласкают наш усталый дух. Каково это вам?
Он захихикал и отправил в рот очередной кусочек жаркого.
Сержант, которого перед выездом успели более или менее ввести в курс дела, сразу взял быка за рога.
- Мужчина, - сказал он угрюмо, - что вы едите?
- Мясо, - ответил Козинцев. - Обожаю свинину. Хотите кусочек?
- Свинину? - еще более угрюмо переспросил сержант. - А вот женщина утверждает, что человечину.
Козинцев мельком посмотрел на Анну Александровну, чье бледное лицо едва виднелось из-за плечистых фигур в бронежилетах.
- А у нее не все дома, - равнодушно сказал он. - Она помешанная, наверное. Все время бредит какими-то каннибалами.
Один из милиционеров - огромный, как шкаф, с непроницаемой круглой физиономией и бритым затылком, - внезапно выдвинулся вперед.
- Вы не возражаете? - спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул руку.
Он взял тяжелое блюдо за краешек одной рукой, легко поднял его на уровень лица, внимательно осмотрел содержимое, понюхал, а затем аккуратно и без видимых усилий вернул блюдо на стол.
- Похоже на свинину, - сказал он.
- Человечина, говорят, тоже похожа на свинину, - возразил сержант, глядя на Козинцева как солдат на вошь. Он видел этого типа в отделении и знал, что взять его голыми руками непросто.
Колебания сержанта не остались незамеченными.
- Кстати, - с аппетитом жуя, сказал Козинцев, - я что-то не помню, чтобы приглашал вас или хотя бы открывал вам дверь.
- Мы звонили, - с ненавистью сказал сержант, чувствуя, что хозяин прав.
- Правда? - удивился Козинцев.
- Вы не ответили, - продолжал сержант.
- Значит, либо не слышал, либо не хотел отвечать. У вас часы есть? Вы умеете определять по ним время? Я собирался поужинать и лечь спать, а дискутировать с вами по поводу сравнительных характеристик свинины и человечины я как раз не собирался. А если бы меня не было дома? Вы что же, высадили бы дверь? Без ордера, без.., ну, я не знаю, без чего еще. Без стыда и совести, например.
Он раздраженно ткнул вилкой в мясо и отправил в рот очередной кусок.
До сержанта внезапно дошло, что у него на глазах самым наглым образом уничтожается вещественное доказательство.
- Мужчина, - сказал он, - прекратите есть. Козинцев снова повернул к нему голову.
- Зачем? Я голоден.
Сержант сделал знак рукой, и круглолицый милиционер молча забрал блюдо с остатками жаркого.
- К нам поступили жалобы на то, что вы.., гм.., пытались угостить собравшихся у вас людей человечиной. Нам придется задержать вас до выяснения обстоятельств.
Козинцев всплеснул руками.
- Но это же была шутка! Как же можно этого не понимать? Да над вами будет хохотать вся Москва! Вас же со службы выгонят! Что вы, в самом деле, с ума сошли? Я жаловаться буду, в конце концов! Врываетесь в дом, мешаете отдыхать, притаскиваете с собой какую-то психопатку... Она меня преследует, если хотите знать! Вбила себе в голову неизвестно что и прохода мне не дает! Это из-за нее, между прочим, ко мне второй раз врываются ваши вооруженные варвары и топчутся по коврам в грязных сапогах. Я выше этих мелочей, но есть же, наконец, предел!
Сержант заколебался.
- В отделении разберемся, - сказал он.
- На здоровье! - без паузы отреагировал Козинцев. Было видно, что он здорово взбешен. - Разбирайтесь сколько угодно, но без меня. Я с вами не поеду. У вас нет оснований меня задерживать. Я не пьян, не буяню, даже не шумлю. Сижу себе дома, принимаю пищу. Вот с ней разбирайтесь, - он сердито ткнул вилкой в сторону Сиваковой. - А я в вашей конторе уже насиделся. Продержали целые сутки, как какого-то уголовника, и никто даже не подумал извиниться. Вам это так просто с рук не сойдет! - неожиданно взвизгнул он. - Лично вам, сержант! Вы у меня живо сделаетесь рядовым!
- А вы меня не пугайте! - сдерживаясь изо всех сил, сказал сержант. Меня не такие пугали. И вообще, мое дело маленькое...
Круглолицый здоровяк снова понюхал стоявшее на холодильнике блюдо.
- Да свинина же, - сказал он. - Что я, свинины не знаю?
- Ты вообще много знаешь, - зарычал на него сержант. Он чувствовал себя глупо, не знал, что делать, и от этого злился все сильнее с каждой минутой. - Мужчина, положите вилку!
Козинцев удивленно поднял брови, но потом понял, насмешливо улыбнулся, тщательно облизал вилку и с подчеркнутой аккуратностью положил ее на самый дальний от себя угол стола.
- Удовлетворены? - спросил он с холодной улыбкой.
- Минуточку, - сказал сержант и по рации связался с отделением.
Он вкратце, не вдаваясь в ненужные подробности, описал ситуацию и спросил, что ему теперь делать.
- Как что? - удивились в отделении. - Задерживать.
- Да? А за что?
- За задницу, - посоветовал хриплый голос из микрофона.
Козинцев отчетливо хихикнул и принялся с сухим шелестом потирать ладони.
- Очень смешно, - угрюмо ответил сержант, неодобрительно косясь на Козинцева. - А незаконное задержание вы опять на меня повесите?
- А то на кого же, - жизнерадостно отозвался безликий голос из рации. - Погоди-ка, тут по твоему клиенту что-то такое было. Сейчас... А! Оставайтесь там, ничего не делайте. К вам выехала бригада с Петровки.