- Останься, - сказала она, когда они отдышались и обрели способность говорить. Он покачал головой.
- Не могу, - сказал он и расщедрился настолько, что отдал ей свою ночную добычу.
- Тебе не обязательно что-то давать мне, Ганс, - сказала она, бросая на него острый взгляд из-за спутанных волос. Но рука ее, казалось, не слышала этих слов; она быстро заставила красивую застежку исчезнуть в складках тонкой надушенной лавандой сорочки, которую Джемиза уже почти надела.
- Хорошо, - сказал он и провел обеими руками по ее бедрам, стирая влажные разводы. - Если бы я хотел дать тебе что-то другое, то не дал бы это! Это настоящее золото, Джемми.
- Ум-м-м, - сказала она, уткнувшись лицом в его грудь. - Ганс...
Он и так достаточно поддался на ее чары этой ночью, тут ему удалось сдержаться.
- Эта безделушка ведь не от тех двоих, а? - спросила она, наблюдая, как он одевается, что было, конечно, уже не так интересно, как противоположный процесс.
- Каких двоих? - спросил он.
- Графа и его человека, Йоля, - она хихикнула. - Или Воля! - Она рассмеялась так выразительно, что Ганс прекратил натягивать на себя свои кожаные доспехи и полюбовался приятным колыханием ее груди.
- Нет. Это не имеет к ним никакого отношения, Джемиза.
- Хорошо, - сказала она как бы про себя. - Не думаю, чтобы они были хорошими людьми, Ганс.
Хотя у него не было повода подозревать Джемизу в излишних мыслительных способностях, он все же прислушался к ее мнению.
- Согласен, - сказал он.
- Что ж, будь осторожен. Мне бы хотелось еще с тобой увидеться Он улыбнулся и кивнул. Любуясь, как она лежит распростертая - на этот раз действительно распростертая, он подумал, что созерцание - это не то, что ему хотелось бы делать с Джемизой.
- Я буду осторожен, - сказал он ей и тут же соврал, ибо он был Гансом. - Я всегда осторожен.
Он оделся, подхватил Нотабля, поцеловал напоследок кошачье личико Джемизы, помедлил секунду во взаимной ласке и ушел.
Когда он вернулся в свою квартиру, Мигнариал не было. Беглый осмотр комнаты показал, что она ушла не с пустыми руками: исчезли гребень в серебряной оправе, набор щеток и красивый плащ, который он однажды купил ей, выложив за него гораздо больше, чем за плащ, который купил себе в тот же день. Все это означало, что она не просто вышла или пошла прогуляться.
Ганс вздохнул. Он догадывался, где она может быть - у Бирюзы, ее мужа Тиквилланшала и их дочери Зрены, семейства с'данзо, жившего неподалеку от базара, который тянулся вдоль улицы Караванщиков. Она уже скрывалась там однажды, когда Ганс разозлил и разочаровал ее очередным приступом своего.., мальчишества. Она даже не пыталась сделать вид, будто ушла оттого, что ей было страшно оставаться одной; дочь Лунного Цветка Мигни всегда была честной. Однако на этот раз он предпочел не ходить за ней. Оскорбленный и расстроенный, он принялся стучать кремнем об огниво, чтобы разжечь маленькую медную лампаду в форме женских ладоней, сложенных лодочкой, когда вдруг услышал робкий стук в дверной косяк и обернулся с улыбкой. Однако улыбка его погасла, как только он увидел перед собой Мерджа, мужскую половину пожилой супружеской четы, жившей за соседней дверью. Супруги с радостью опекали этих милых молодых людей с их огромным сторожевым котом.
Мердж казался таким же расстроенным, как и Ганс. Ганс сделал вид, что не придает значение тому, что случилось.
- Она не пришла сегодня с базара, Мердж?
- О нет, пришла, Ганс.., и ждала тебя. Она ушла сравнительно недавно. Я заметил, что она очень расстроена. - Он почесал жиденькую щетинку на подбородке. - Оставила тебе эту записку и попросила меня побыть рядом, пока ты читаешь, если ты не разберешь какие-нибудь слова.
Ганс не испытал особого смущения; он никогда не умел ни читать, ни писать и не чувствовал себя ущербным от этого. В мире гораздо больше неграмотных, чем умеющих читать. Мигнариал время от времени принималась обучать своего мужчину грамоте еще с тех пор, как они шли через пустыню, убежав из Санктуария, - пески были хорошей грифельной доской, с которой все легко стиралось. С тех пор он знал множество слов, которые смог бы прочитать или написать. Он взял из рук старика соединенные вместе две восковые таблички, отступил на шаг назад, чтобы поймать луч света, и открыл таблички.
Да, он знал все эти слова и медленно прочитал записку про себя:
"Жаль, что ты не потрудился прийти домой или дать мне знать о себе.
Я у Квилла и Бирюзы".
Бирюза - чье настоящее имя было Шолопикса - и ее муж Тиквилланшал были с'данзо, которые жили позади той палатки, где Мигни платили за ясновидение. Они быстро подружились с Мигнариал; с'данзо, похоже, везде чувствовали себя частью одной большой семьи. Это было родство такого рода, которого Ганс был не способен понять, но оно ему нравилось. Супруги были чрезвычайно радушными людьми. А Квилл к тому же мастерски готовил.
- Я могу прочитать ее, Мердж, спасибо.
- Ты ел, Ганс? Ганс кивнул.
- Да, я сыт, спасибо. Спокойной ночи, Мердж.
- Мне очень жаль, Ганс, - сказал славный старик с обвисшими, как у бульдога, щеками, и отправился в свою каморку, почесывая жиденькие волосики возле уха.
Ганс закрыл дверь и плюхнулся в кресло, уставившись в пространство. Через некоторое время к нему подошел Нотабль и многозначительно потерся о его ногу, намекая на то, что его не кормили, но Ганс проигнорировал его просьбы. Нотабль отошел в сторону и обиженно повернулся к Гансу спиной, прежде чем улечься.
С животными здесь можно поселиться, сказала им домовладелица в первый день, "если они не устраивают беспорядка, имейте в виду, и не шумят; остальные жильцы здесь - пожилые люди!". Раза два Нотабль шумел - так громко, что стекла дребезжали, как выразился Ганс, - но никто не возражал. Напротив, он стал героем в доме, поскольку оба раза предупреждал о приближении бродяг, которые могли что-нибудь украсть или еще того хуже. Гансу приходилось обходить соседей и просить их не давать здоровенному коту молока или кусочки всякой вкусной снеди, потому что он, Ганс, хотел, чтобы кот мог в случае падения приземляться на лапы, а не катиться по земле, словно валик.
Еще как-то раз была ночь, когда три соседа угостили Нотабля пивом, возможно без задней мысли, а может, для развлечения посмотреть, что кот станет делать. Они слышали, что огромный рыжий зверь любил это дело, но им как-то не верилось. Пришлось поверить. Нотабль, шатаясь, побрел домой, чтобы проспаться за родной дверью. Ганс, который любил крепкую выпивку больше всего на свете и доказал свою силу воли, отказавшись от нее, не мог понять пристрастия Нотабля.