– Молиться? – будто не поверив в искренность моих слов, переспросила Лера. – Вы же, шеф, в Бога-то…
– Я-то – нет, но ты ведь да. Или нет? Или только по великим праздникам, когда куличи печёшь и яйца красишь?
– Молиться, – повторила девушка тихо и задумалась на какое-то время. Потом покачала головой: – Нет, шеф, лучше я, пожалуй, книжку почитаю.
– Книжку? – удивился я.
– Ага, книжку. Психотерапевтическую. "Тайная книга женщин" называется. У Нюры, соседки снизу, взяла почитать.
– Психотерапевтическую, говоришь? – Я скормил недокуренную сигарету пеликану и резко поднялся из кресла. – На фиг ментальные костыли. Долой психотерапию. К чёрту лженауку. Собирайся, подруга. Едем.
– Куда? – испугавшись моего решительного вида, спросила Лера.
– Смотаемся ненадолго в одно место, тут недалеко. Проведу с тобой сеанс реальной коррекции состояния духа.
– Сеанс? Реальной… Коррекции…А что, шеф, здесь никак нельзя?
– Здесь? – Я обвёл взглядом кабинет. – Нет, здесь нельзя. Эта методика не для закрытых помещений. Короче, собирайся, подруга. Да поскорее. Сейчас умоюсь, и сразу едем.
– А кофе? – напомнила девушка.
Я ласково улыбнулся ей, но расставил приоритеты твёрдо:
– Первым делом, подруга, самолёты, всё остальное – потом
Через двадцать минут мы уже выезжали из города и за окнами машины проносилась невесёлая панорама окраин: бесконечные лабиринты складов, баз, хранилищ в ржавом обрамлении подъездных железнодорожных веток, смердящие болота очистных сооружений, серые промышленные зоны, захламлённые площадки навсегда замороженных строек.
В пути обошлось без разговоров. Я ничего не объяснял, а Лера ни о чём и не спрашивала. Глядя в окошко, она старательно считала полосатые придорожные столбики и мурлыкала заунывную песню из репертуара депрессивной группы "Сплин". В песне было что-то насчёт того, как между лирическим героем и его подругой легла двойная сплошная полоса. Ужас. Драма просто.
Выехав на Александровский тракт, мы на приличной скорости промчались мимо овощных складов Госрезерва, нескольких старых дачных посёлков и мусорного полигона с его стаями вечно голодного воронья. Не доехав несколько километров до посёлка Урик, свернули с трассы в сторону затопленного карьера (там при Советах добывали знатный щебень) и по петляющей грунтовке добрались до заброшенного причала.
Летом, особенно в ночную пору, это место редко пустует, очень уж тут удобно и романтические намеренья с подругой реализовывать и просто огнями проплывающих барж любоваться под недорогую "Медвежью кровь" или – без разницы – "Монастырскую избу". Но прохладной весной, а тем более в такую рань тут делать совершенно нечего, поэтому безлюдно на этом причале в такую пору. Не было никого и этим утром.
Оставив машину на краю обрыва, мы с Лерой спустились по асфальтовому хребту вниз, к самой воде. Пока девушка разглядывала – "ой, смотрите, шеф, какая прелесть" – разноцветные голыши на берегу, я разыскал в зарослях пожухлого камыша мятое ведро. Вытряхнул из него жжённые тряпки и установил на макушке торчащей из земли бетонной глыбы. После чего, отойдя на дюжину шагов, достал из кобуры кольт, извлёк из паза магазин с заговорёнными патронами и вставил с обычными. За те секунды, что занимался этими несложными манипуляциями, сочинил хайку:
пустое ведро -
в него заглянул, а там
холод колодца.
Подумал между делом о справедливости тезиса, что источником вдохновения может служить любая дребедень, передёрнул затвор, поставил пистолет на предохранитель и огляделся – не объявился ли кто чужой? Никого кроме нас на берегу не было, и я окликнул Леру. Она от нечего делать уже пускала по воде "блины". Когда подошла, сунул ей в руку пистолет и, указав на импровизированную мишень, сказал:
– Давай, подруга, мочи, как учил.
– По тому вон ведру? – уточнила она, переложив пистолет из правой руки в рабочую левую.
– По ведру. Только представь, что это…
– Гад Никита?
– Ни в коем разе. Обида это твоя. Якши? Обида.
Девушка кивнула, тут же встала в боевую стойку и сняла пистолет с предохранителя. Затем, прикусив от напряжения губы, взвела курок и замерла в ожидании приказа.
– Давай, подруга, – скомандовал я. – Убей её.
В следующий миг девушка старательно прищурила правый глаз, прицелилась и по науке плавно потянула спусковую скобу.
– Не правым, целься, дура, левым, – заметив грубую ошибку, гаркнул я.
Лера испугано моргнула, быстро исправилась и, затаив дыхание, через секунду открыла огонь.
Попала, естественно, не с первого и даже не со второго, а только с третьего раза, после чего походкой киношного ковбоя подошла к отлетевшему далеко в кусты ведру и, окончательно превращая его решето, сделала четыре контрольных выстрела в упор. Оглянулась на меня горделиво, радостно взвизгнула и стала под собственные истошные песнопения исполнять танец живота.
А я глядел на неё, глупо улыбаясь, и думал: как же всё-таки мало нужно человеку для счастья. Просто ужас, до чего мало. Пустынный берег реки, ржавое ведро и семь патронов сорок пятого калибра.
Глава 9
По возвращению в город оставлять Леру в офисе одну я остерёгся. Подумал, а ну как вдруг оборотень уже оклемался, рану зализал и шастает где-то рядом. Поэтому звякнул домой и попросил Вуанга срочно приехать. Когда воин прибыл (а прибыл он хотя и на такси, но из-за треклятых пробок только через сорок минут), я прежде всего представил его Лере. Если поэта, то есть "Артёма Владимировича" она уже знала и знала более-менее хорошо, то "Петра Владимировича" видела впервые.
Признаться, всегда, когда вынужден лично знакомить кого-либо с нагоном-поэтом или нагоном-воином, испытываю некоторое волнение. Ведь так получается, что знакомишь человека с частью того, частью чего являешься сам. И поскольку существует вероятность неприятия и даже отторжения, весьма трудно оставаться равнодушным. Это ведь даже не с братом-близнецом знакомить, это… Это трудно объяснить. Впрочем, и на этот раз всё обошлось, Лера приняла Вуанга как родного.
Когда девушка, пообещав приготовить нам кофе, вышла из кабинета, я в двух словах ввёл Вуанга в курс дела. Воин лишних вопросов задавать не стал (ему достаточно было услышать "олькхалмэш-арх", что в переводе с дарса на русский значит "человек, пленённый духом"), поработать какое-то время телохранителем согласился, сунул за пояс выданный револьвер с заговорённым свинцом в барабане, и, пододвинув кресло к окну так, чтобы видно было крыльцо, сразу занял наблюдательный пост.
Лере о том, что к ней с этого часа приставлен личный телохранитель, я, естественно, объявлять не стал. Как я мог её всё объяснить? Да если бы даже и мог, не стал бы пугать. Зачем? В общем, когда вышел из кабинета, просто соврал на голубом глазу:
– У нас беда приключилась, тараканы от соседей ползут. Хату дустом обработали, поэтому Пётр Владимирович посидит до вечера в кабинете. Книжки почитает, журнальчики полистает. Ты, подруга, не обижай его. И не тереби понапрасну, он уединение любит.
– А вы, шеф, куда? – уточнила девушка.
– А я – по делам.
– Надолго?
– Не знаю, – ответил я, вытащил из портмоне несколько синих купюр и положил на её стол. – Это на обед. – Подумал и положил рядом ещё одну купюру того же достоинства: – А это – на новую клавиатуру.
– А что Петру Владимировичу заказать? – уточнила Лера. – Пиццу? Или что-то более серьёзное?
– Себе можешь и пиццу, а ему закажи где-нибудь две порции амигасяке. Справишься?
– Легко, шеф. Только повторите название.
Я повторил.
– Ещё какие-нибудь указания будут? – почиркав на листочке, спросила девушка.
– Будут. Держи, подруга, хвост пистолетом и не дели себя на бесконечность.
– Я постараюсь. Это всё?
– Всё. Клиенты новые объявятся, звони. А лучше гони их к чёртовой матери да поганой метлой. Не до них мне сейчас.
Когда, так и не выпив свой кофе ("некогда, подруга, некогда"), уже стоял на пороге, Лера, заметно смущаясь, попыталась спросить:
– Шеф, скажите, а вот у Петра Владимировича на голове… Это у него…
– На себе не показывай, – не дожидаясь, когда найдёт нужные слова, откликнулся я. – Это у него причёска такая. Ты думала лысина? Нет, не лысина. Лысеют мужчины от тоски по утраченным надеждам, наголо бреются – от уверенности в себе. Петр Владимирович в себе уверен. На мой взгляд, даже чересчур.