В этом месте он перестал существовать.
Он резко дёрнулся и полностью проснулся ещё до того, как осознал перемену.
Он боролся с этим, ища опасность, ища то, что его разбудило.
Как только он полностью вернулся в сознание, открылась бурлящая яма, и тьма проглядывала лишь на краях его света. Она ужасала его, влекла его, вызывала тошноту. Он балансировал на самом краю, смотрел туда, старался не провалиться ещё глубже.
Он знал, что жило там.
Он не мог внятно сформулировать самому себе это знание, но ощущение, жившее в этих пространствах, казалось старше его самого — старше тех историй, через которые он сам себе объяснял, кто он. Это ощущение выходило за грани просто знакомого; оно ощущалось как Истина.
Истина сторожила, наблюдала. Манила.
Она обладала собственным сознанием.
Она имела голод.
Может, демон. Демон притаился за сменяющимися масками.
Теперь он это видел. Узнавал в этом что-то своё. Оно хотело сожрать плоть с его костей, впиться в него острыми зубами, разодрать кожу бритвенно-острыми когтями. Лишить жизнеобеспечения, лёгкой цивилизованности, которую он носил как вторую кожу, и тогда оставалось…
Ничего.
Оно тоже это хотело.
Он чувствовал его ожидание. Теперь оно сделалось терпеливым — особенно теперь, когда он такой сломленный.
Ему оставалось лишь ждать.
Его руки ныли, заломленные за спину под неудобным углом. Два комплекта кандалов из мёртвого металла — один на запястьях, другой на предплечьях — крепились к металлическому поручню за его спиной. Конечно, они не могли заковать его в органику. Если он сломает ошейник, это не будет иметь значения, но он понимал логику.
Меры защиты и предосторожности, перестраховка с самого начала — основные и запасные меры.
Конечно, он был без сознания, когда они приковывали его.
Он стал для неё животным.
Для себя он здесь тоже был животным — животным, которое было бы лучше умертвить, а не просто запирать в очередной бездонной яме.
Он всегда освобождался.
Рано или поздно, это произойдёт и в этот раз. Даже когда он не хотел свободы, его кто-то или что-то освобождало. Этот раз не станет другим.
Arendelan ti' a rigalem… судьба твёрже.
Его дядя говорил ему это. Его дядя научил его пониманию того, чем он стал, ради чего его сюда призвали.
Тяжёлый путь. Он слышал это даже раньше, от его матери.
Но его разум не мог задержаться и на этом.
Isthre ag tem degri… вести за собой — значит жертвовать.
Он открыл глаза. Освещение мигнуло и включилось, почувствовав его возвращающееся сознание, и он моргнул, не будучи уверенным, то ли он спал, то ли просто потерял больше времени.
Затем он ощутил это — наркотик. Он чувствовал, что седативное выветривается.
На него уже велась охота.
Он напрягся, но отчасти приветствовал это с распростёртыми объятиями.
С тем, что он видел, он мог сражаться. С тем, что он чуял, даже ощущал на вкус, он мог сражаться. Что бы это ни было, это не его разум; это не демон, притаившийся во тьме. Его органы чувств тонко окружили его, говоря ему всё, что ему нужно было знать — даже в ошейнике.
Его тренировали для этого.
Его тренировали.
Они будут наблюдать за ним. Она, скорее всего, стояла по другую сторону этого стекла, наблюдая за ним своими светлыми, нефритово-зелёными глазами. Изучая его. Может, даже читая его в этот самый момент, поскольку из-за ошейника она могла сделать это безнаказанно, и он не узнал бы, что она в его разуме.
Даже теперь, после всего, это осознание причиняло боль. Там жило желание… желание прикоснуться к её свету, вплестись в неё.
Злость попыталась вмешаться, проникнуть между вдохами.
Он впустил эту злость. Он приветствовал её. Нуждался в ней.
Злость держала демона на поводке, от неё становилось легче дышать.
Он прикусил язык, пока не ощутил вкус крови, и в этом тоже жил контроль. Он мог сделать себе больно. Он сделает больно им, рано или поздно. Он хотел ощутить что-нибудь, что угодно — даже боль, даже от неё. Всё это ослабит зов той чёрной ямы.
В любом случае, он всегда лучше работал с конкретными целями, когда имелась загадка, чтобы занять те части его разума, что продолжали сражаться с той тьмой.
Он уворачивался от страха и смятения сломленных фрагментов и вновь задавался вопросом, как она сделала это с ним, как она разрушила его разум.
Она — Мост. Возможно, это всё, что ему нужно было понять.
Все хотели этого в нём. Он видел это, даже когда был ребёнком. Он знал об этом тёмном месте в себе, том месте, куда в итоге хотели отправиться все. Оно влекло их как наркотик. Оно взывало к ним, вызывало желание поэкспериментировать с ним, почувствовать это через него.