— Что это значит? — спросил Дин.
— Жизнь моего тела в мире Крабов прервана до срока, — ответил Кри, — сделал это Роджер Марко из народа Крабов. Теперь моя душа мертва. Черная полоса — это знак смерти и скорби.
— Но ты жив, — заметил Дин.
— Я жив, — согласился Кри, — потому что хожу на охоту и делаю другие вещи, которые делал всегда, но я мертв, потому что не чуствую ни печали ни радости от того, что делаю.
— Ты слышал, Посредник, — сказал Тлар, — душа Кри умерла и теперь между Серебряными Холмами и Крабами — смерть.
Тлар поднял пику острием вверх и алая лента затрепетала на ветру.
Снова возникла пауза.
— Мы сожалеем, — сказал Дин.
— Будет ли справедливо отдать душу Роджера Марко тейлу Серебряных Холмов? — спросил Тлар.
— Мы считаем, что Роджер Марко совершил преступление на нашей земле и судить его надо по нашим законам, — ответил Дин.
— На вашей земле Роджер Марко убил тело Кри. За это вы можете поместить его тело в клетку — это обычай Крабов. На нашей земле он убил душу Кри. Его душа должна быть отдана Кри — это обычай Серебряных Холмов. Так мы не нарушим ни наш обычай, ни ваш, который вы называете законом.
— Если сделать так, то между нами будет две смерти вместо одной, — заметил Дин, — по нашим законам в клетку помещают живого человека, а не мертвое тело.
— Пусть будет так, как требует ваш закон, — согласился Тлар, — пусть тело Роджера Марко останется живым. Но душа его должна быть отдана Кри. Этим ваш закон не будет нарушен.
— Если мы примем ваши условия — кто поручиться за то, что Роджер Марко останется жив?
— Пусть Роджера Марко поместят во Врата на один день и одну ночь.
Мое слово, что его тело выйдет из Врат таким же живым, как и вошло.
— Я понял тебя, Тлар, — сказал Дин, — я буду думать и советоваться с теми, от лица кого говорю. Потом я вернусь с ответом.
— Я понял тебя, Посредник, — сказал Тлар. — Одну ночь и один день мы будем ждать ответа. На вторую ночь мы заплатим смертью за смерть.
Таков наш обычай. Передай это тем, от кого говоришь.
Дин произнес символ выхода и выбрался из виртуализатора (называемого также Вратами). Бликс и Тилле в глубокой задумчивости сидели у 40-дюймового монитора.
— Все видели? — спросил Дин, неторопливо одеваясь.
— Видели и записали, — сказал Тилле, — сейчас запустим с начала и будем разбираться. Наливайте себе кофе и подсаживайтесь.
— В чем разбираться?
— Я, например, хотел бы знать, жив Белецки или все же мертв, — пояснил Бликс.
— Вы же слышали, — ответил Дин, — он жив в смысле возможности обшения с ним, но в биологическом смысле, он бесспорно мертв.
— Вы что-нибудь поняли, советник? — спросил Бликс, поворачиваясь к Тилле.
— Кое-что понял. Мистер Снорри, с кем или с чем вы все-таки общались? Я имею в виду Кри.
— На сколько я могу судить, это была часть его личности, которую принято называть рассудком. Именно с этой частью тейлмены или, как вы выражаетесь, «моль», отождествляют человеческую индивидуальность. Эта часть каким-то образом сохранилась после смерти тела.
— В каком смысле "сохранилась"?
— Любой уважающий себя тейлмен имеет свой дубль, — пояснил Дин, — это программа, которая действует в соответствующем тейле комп-сети вместо него когда он спит или по другим причинам вынужден оторваться от терминала. Дубль формируется тейлменом индивидуально, поскольку его цель — имитировать рассуждения и действия хозяина. Когда хозяин умер, дубль продолжает существовать. Достаточно качественный в смысле подобия хозяину дубль просто замещает умершего в его тейле.
— Теперь понятно, — резюмировал Бликс, — этот дубль — что-то вроде автосекретаря Белецкого. А сам Белецки — стопроцентный покойник.
Дин не стал спорить. Просто пожал плечами и закурил сигару.
Ничего инспектор не понял, но разубеждать его было не интересно и не за чем.
— А что они говорили по поводу души, которая умерла? — спросил Тилле.
— Это опять-таки касается воззрений тейлменов. Они полагают, что личность состоит из интеллекта, который обеспечивает личную индивидуальность и души, которая рассматривается как приложение, обеспечивающее эмоциональное восприятие — способность испытывать удовольствие и неудовольствие в разнообразных градациях.
— Смотри ты, — удивился Бликс, — у них, оказывается, душа — это вроде члена. Я же говорил: моль и есть моль.
— А у нас вроде чего? — поинтересовался Дин.
— Минутку, мистер Снорри, — перебил советник, — значит вся проблема в том, чтобы приделать к этому самому дублю, то есть к интеллектуальной программе, еще один функциональный блок — душу, как орган удовольствия?
— В общих чертах так, — подтвердил Дин.
— Но если такая душа — это просто некий функциональный блок, зачем им нужен Марко? — продолжал рассуждать советник, — переписали бы ее у кого-нибудь, как модный клип — и все.
— Все не так просто, — заметил Дин, — вот например, иммунная система человека тоже не более, чем функциональный блок. Тем не менее, протезы рук, ног, сердца, почки — есть, а иммунной системы — нет.
Можно только пересадить ее элемент от донора, и то он не всегда приживется. Это — только одна причина, а есть еще и вторая. До сих пор никому не нужно было формализовывать и программировать удовольствие.
Математику, лингвистику, даже семиотику и философию — сколько угодно, но не удовольствие. Кого мог заинтересовать автосекретарь или автопереводчик, который испытывает удовольствие? Да никого!
— Как мы видим, моль это интересует, — возразил советник.
— Так моль, как серьезное социальное явление, существует всего четверть столетия.
— Пусть так, но удовольствие — это гораздо проще, чем интеллект.
— Вы уверены? — спросил Дин, — полагаю, что вы можете описать процесс собственного мышления, а попробуйте хотя бы в общих чертах описать процесс получения удовольствия.
— Ну, я делаю что-то, что мне приятно — и получаю удовольствие.
— Уровень павловской собаки, — прокомментировал Дин, — мясо появляется потому, что зажигается лампочка, а лампочка зажигается потому, что нажимают выключатель. Вопрос-то заключается в том, что есть процесс удовольствия, а не каким способом его можно получить.
Тилле ненадолго задумался, после чего сообщил:
— Пожалуй, я затрудняюсь так сразу ответить.
— И не только вы. Возьмите любой роман. Рассуждения героев описаны до последней запятой, когда же дело доходит до ощущений — будь то удовольствие, гнев или боль — сплошные метафоры, побочные эффекты типа вскриков или потемнения в глазах. А в итоге — испытал герой боль или удовольствие, сильное, слабое, тупое, острое, еще какое-нибудь.
Простая констатация факта — не более.
— А вы бы как ответили? — спросил Тилле.
— По-моему, мы и так уже слишком увлеклись теорией, — заметил Дин.
— Это уж точно, — поддержал его Бликс, — рассуждаем тут, кто как удовольствие получает, а сами сидим по уши в говне и пузыри пускаем.
Делать-то что будем?
— Я все же задам еще один вопрос, — сказал Тилле, — конкретный.
Что по-вашему будет с Марко, если мы запихнем его в виртуализатор и соединим с этими Серебряными Холмами?
— Вероятно, они проведут какую-то операцию с его подсознанием.
Например, выделят и скопируют оттуда какой-то необходимый им элемент.
Вероятно, при этом разрушится целый ряд психических связей и парень станет или психически больным, или дебилом. Разумеется, я могу ошибаться и он останется более или менее нормальным.
— Или покойником, — предположил Бликс.
— Вряд ли, — сказал Дин.
— В любом случае, это не выход, — резюмировал Тилле, — мне просто было интересно ваше мнение. Итак, у нас есть сутки. Какие будут предложения?
Бликс встал и прошелся по кабинету. Налил себе еще кофе. Сделал пару глотков и изрек:
— Полагаю, для начала надо найти этого Тлара и изолировать.
Оставшись без сети, он, как и любая моль, через день сломается и можно узнать у него все про всех остальных, а заодно что за пакость они нам готовят.