Оглянулся.
Айви исчезла по-эльфийски. Тихо и незаметно. Возможно, моих последних слов она и вовсе не слышала.
Но я понял скрытый в её словах намёк. Поэтому подобрал плащ, пистолет и медленно побрёл вниз по запутанным переходам строительных лесов.
И никто не попытался меня остановить.
Эпилог
С неба падала стена дождя.
Дождь подкрался к городу библейским потопом, и сейчас обрушивал вниз все свои дециметры осадков вопреки всем прогнозам Военно-Метеорологической службы.
Я стоял у люка канализационного коллектора, молча глядя на рушащуюся вниз Ниагару, надёжно перекрывающую любые звуки.
Моё состояние можно было охарактеризовать как полное безразличие ко всему — не тупую, апатичную усталость, как после боевого стимулятора, а досадливое, нетерпеливое — но без нервной дрожи и адреналинового мандража — ожидание.
«А райончик-то гадостный» — пронеслось у меня в голове, когда мой взгляд зацепился за смутно знакомую вывеску магазинчика дамского белья.
Возле него как раз запарковалась машина, и я приветственно поднёс два пальца к полям новой, с иголочки, только что купленной шляпы.
Знакомые зелёные глаза Эйлин неузнавающе скользнули мимо и я вновь принялся смотреть на рукотворную Ниагару, пенящимися потоками изливающуюся в подземелье.
Спецназ, как всегда, опаздывал.
Каждый день у них опоздания — диссидент нынче пошёл злобный, зубастый, тяжеловооружённый.
Наплодили суперменов на свою голову.
Впрочем, меня это уже не касалось. Я свою жизнь прожил. Не вписался в поворот истории и был выброшен на обочину.
В меру пострелял, в меру наколотил морд. Ни кола, ни двора — террорист на государственной службе.
Лавочка передо мной выглядела обычно, даже как-то неаппетитно.
Уголком глаза я вновь посмотрел на уже знакомый мне магазинчик дамского белья, и где-то в отражениях зеркальных витрин — хотя, возможно, мне это лишь показалось, — мелькнула Эйлин.
Ко мне подошёл Берк — на этот раз без своей обычной брони, приятеля пригнали на вызов прямо из дома.
— Ну, как ты, Джек? Пособишь родному участку?
— Уже чужому, Виктор. Меня выперли в отставку. За проявленные героизм, самоуправство и пренебрежение интересами Родины.
— А… но… — в глазах Берка мелькнула растерянность.
— Конечно, помогу.
Берк вытянул из кармана полоску знакомых мне капсулок.
Я отмахнулся.
— Уже не нужно, Виктор. Я уже третий день не могу уснуть. Нервное перевозбуждение.
В глазах Берка мелькнул страх. Ну да, понимание того, что Стоун съехал с нарезки.
Может быть, он даже понял, что я задумал.
Впрочем, останавливать меня он не будет — в нашем расколотом на атомы отдельных людей обществе каждый умирает в одиночку.
А вместе — разве что на поминки собираются.
А может быть, Берк и не понял. Что ж… Будем считать, что так — не хочется, всё же, терять остатки веры в человечество.
Пусть это остатки, но от этого они особенно дороги.
Я вполуха выслушал бубнёж Виктора, описывающий диспозицию, и извлёк из кармана старый кольт.
Сержант Свэггер отказался забирать его обратно. А я не стал навязываться.
Проверил обойму, снял оружие с предохранителя и неспешно пересёк полузатопленную улицу, оставив позади дождь, Берка, суетящихся вокруг полицейских охранения и всё, что накопилось на душе.
Замер перед затонированной чёрной плёнкой темнотой магазинчика.
«Лучшие кубинские сигары» — выхватил мой взгляд строчку рекламного слогана под названием.
Темнота ждала.
Я коротко выдохнул и пинком открыл дверь, врываясь внутрь.
Секунда — это своя собственная маленькая Вселенная, живущая по своим законам, со своим собственным течением времени и своим собственным, по-своему организованным пространством.
Таких секунд мало выпадает в жизни человека, у многих — не выпадает вовсе; но такая секунда — это своя собственная жизнь, да зачастую она и стоит жизни, потому что возникает на той зыбкой грани, которая отделяет жизнь от смерти.
Не отделяет даже — а просто обозначает рубёж.
Можешь перейти. Можешь — остаться на этой стороне… но грани этой никогда уже не забудешь.
О таких секундах пишут, что вся жизнь человека в этот момент встаёт у него перед глазами; это ложь.
Кто стоял на этой грани знает — в такие секунды не вспоминаешь жизнь, а проживаешь её. И частенько человек потом с удивлением смотрится в зеркало, не узнавая себя в седовласом старике.
А он прожил ещё одну жизнь, всего лишь — и жизнь эта уложилась ровно в секунду. И миг этот никогда не изгладится из памяти.