У парня были тонкие конечности с шишковатыми суставами, острые плечи и узкая спина. Несмотря на это, он был жилистым. Сразу понятно — этот человек привык к постоянному движению. В нем, в этом мальчике, чувствовалась пусть и детская, но уже рабочая сила.
— Эй, — хмыкнул я.
Парень вздрогнул, обернулся, а потом бросился было бежать к лестнице, но я подставил ему легкую подножку.
Тот ничком бухнулся на землю, быстро перевернулся на спину и принялся отползать от меня.
В свете луны я смог немного рассмотреть паренька. У него было очень узкое, худое лицо с впалыми щеками и острыми скулами, небольшой подбородок и очень темная кожа. Волосы, черные как смоль, неровно остригли, чтобы они не падали на уши. Но самое главное — глаза. Темные и от испуга казавшиеся невероятно большими на худощавом лице парня.
Я приблизился к нему на шаг.
Паренек пискнул и постарался отползти от моих ног, но когда я полез в карман, он замер на земле в совершенном ступоре.
Лишь узкая его грудь высоко вздымалась при каждом вздохе.
Когда я достал из кармана свой НЗ, мальчик вздрогнул еще раз. Я опустился рядом с ним на корточки. Потом протянул половину шоколадки в измятой обертке.
— На вот, — сказал я, прекрасно понимая, что он не сможет разобрать моих слов. — На.
Парень уставился на шоколадку, словно огорошенный. Потом его взгляд скакнул на меня. Снова на шоколадку.
Взять ее он не решался.
Тогда я вздохнул, подался вперед и схватил его за руку. Парень взвизгнул, зажмурился и отвернулся. Я сунул шоколадку ему в пальцы и встал.
Тот, ничего не понимая, уставился на мой неожиданный сладкий подарок, оставшийся у него в руке.
Я строго взглянул на парня. Потом указал на квартиру, возле которой он крутился, когда следил за нами.
— Туда, — сказал я одновременно с этим, — не ходи.
Я скрестил руки в жесте «нельзя».
— Понял?
Парень только моргнул.
— Туда. Нельзя. Не ходи. Ясно тебе?
Мальчишка неуверенно кивнул.
— Ну и хорошо.
С этими словами я обернулся и неспеша пошел прочь со двора.
Мой план сработал.
Теперь паренек, подосланный кем-то очень любопытным, принесет своему хозяину мою маленькую дезинформацию. Передаст, что шурави велел ему не ходить у квартиры, где остановилось отделение охраны.
И конечно, его хозяин настоятельно попросит этого паренька, а может быть, и какого-нибудь другого, вернуться к той квартире.
Ведь не просто так же там нельзя околачиваться обычному мальчишке, верно?
Ну и пусть они следят за мотострелками сколько влезет. Пусть наблюдают, как они то и дело ходят на площадь и обратно, сменяясь на постах.
Главное, чтобы очень любопытный «хозяин» не лез к нам с Мухой.
— Горячий хлеб! Кому горячий хлеб?
— Н-а-а-а-н-э-гарам!
— Мальчик! На подхват! Крепкий! Хороший работник!
Бесконечные крики торговцев сливались с бесконечным же гулом десятков голосов покупателей, стуками молотка медника и топора мясника.
Постоянно блеяли овцы. Где-то орал ишак. Кудахтали куры, которых держал в деревянных клеточках старый толстый торговец, разбивший свою лавку прямо на земле, под навесом из старых циновок.
Где-то хрипловато гудела какая-то музыка из магнитофона. Из-под навеса чайханы, что была на углу, слышалось надрывное монотонное пение под аккомпанемент флейты и сурана.
Анахита переступила длинный, тянущийся вдоль всей улицы арык для отходов и помоев и опасливо пошла вдоль торговых лавок, дуканов и навесов. Прошла под террасами, представлявшими собой торговые места прямо на крышах домов, к которым вели деревянные или глиняные ступени.
Тяжелый, сладковатый запах свежего мяса у лавки мясника добавил и без того беспокоящейся Анахите нового беспокойства.
У дукана хлебопеков ее немного успокоил ароматный, домашний и уютный запах свежего хлеба.
Откуда-то резко пахло специями. Нещадно вонял арык, протянувшийся прямо в середине дороги. Какой-то исхудавший пес подошел к нему, чтобы полакать воды.
Анахита нервничала. Она старалась держаться спокойно и даже непринужденно. Скрыв лицо, девушка даже делала вид, что интересуется некоторыми товарами, спрашивала у строгого торговца овощами, почем у него репа.
Девушка неумолимо шла к своей цели — лавке старого Наджибуллы, что торговал посудой и керамикой недалеко от мечети.
Анахита постоянно озиралась.
Она шла одна, а женщины редко ходят по рынку одни. Чаще группой или с детьми. И Анахита не раз и не два ловила на себе настороженные взгляды мужчин. Они, кругами сидящие у чайхан или у входов в дома, чинно беседовали, курили, перебирали четки. Делали вид, что не смотрят на молодую женщину, идущую в одиночку. Но Анахита знала — они следят. И возможно, даже тихо возмущаются такому ее дерзкому поведению.