— Она… Она ушла на базар. Просто… Просто у меня тут ишак…
У Мусы аж остатки волос зашевелились на черепе.
— Ишак? — Удивился Муса.
Мусе показалось, что за дверью зашептались. Он услышал едва различимые странные слова, начинающиеся на «б» и «х». Впрочем… Возможно, ему это только показалось. Ситуация была настолько странной, что Муса не мог с уверенностью сказать, что он действительно что-то слышал.
— Да… Ишак… — Отозвался Муаммар. — Он… Он все ломает у меня на кухне… Отсюда и шум…
Муса недоуменно нахмурился.
— Ишак у вас на кухне?
— Да… Ишак.
— А… А зачем вы пустили ишака в дом?
— Он… Он заболел.
— Что?..
— Он мерзнет по ночам в хлеву. Потому пришлось запустить его в дом. Все хорошо, уважаемый Муса. Идите-идите. С ишаком я разберусь сам.
Муса нахмурился.
— Ну… Если вы настаиваете…
— Да-да! Очень настаиваю!
Муса пожал плечами.
— Ну тогда… Тогда я пойду, многоуважаемый Муаммар. Да хранит Аллах вас и вашу семью. И доброго вам здоровья.
Муаммар ничего не ответил Мусе. Тогда торговец снова пожал плечами и торопливо пошел на выход со двора. Не успел он переступить порог калитки, как за домом, в сарае, заорал ишак.
Муса замер. Удивленно обернулся. Потом кратко обратился к Всевышнему, чтобы Тот послал ему душевного здоровья, и направился домой.
— Ишак? — Нахмурился я. — Вы не придумали ничего лучше ишака?
— Да слова перепутал… — Сказал Муха и выматерился, — я ж краткий курс языков прошел…
— Ну… Хоть выкрутились, — сказал Волков.
Мы все, сидя на полу возле лежащего там душмана, притихли. Еще немного послушали обстановку снаружи. Потом я сказал:
— Так, хорошо. Вроде он ушел, — дальше обратился к Волкову: — Дима, тащи форму. Сейчас будем переодевать нашего пациента…
Волков вздохнул и встал.
— Не нравится мне все это… — Посетовал он. — Ой как не нравится…
Глава 13
Солнце стояло низко.
Дневная жара спала, но духота, которая каждым летом была вечным спутником всего живого в этих местах, даже и не собиралась никуда деваться.
Пусть к вечеру жизнь в кишлаке немного затормаживала свой бег, мы все равно встречали на себе любопытные взгляды местных жителей.
Все потому, что мы вели душмана, переодетого в советскую форму. Лицо его Волков замотал марлевым бинтом, а ему на голову я нацепил свою панаму.
Видок у языка был тот еще — замотанный по самые брови, словно мумия, в форме, что была явно ему велика, дух представлял собой печальное и одновременно забавное зрелище.
Делая вид, что «советский солдат» ранен, мы с Мухой тащили его, поднырнув душману под руки. При этом я постоянно держал его на мушке — давил стволом нагана в спину.
Чтобы вид оружия не вызывал у местных жителей тревоги, я реквизировал у Волкова китель, который накинул на вооруженную руку, делая вид, будто просто несу одежду с собой.
Душман же, невысокий и худоватый, буквально волочил ноги, когда мы торопливо гнали его по улице.
Пусть к краю кишлака мы двигались окольными путями и переулками, минуя самые оживленные улицы, по дороге нам все равно попадались местные жители. Старики, сидевшие на топчанах у дувалов, лениво провожали нас взглядом. Мужчины, отдыхавшие после работы в полях, лавках, мастерских или пастбищах, посматривали на четверых бойцов с интересом. Женщины с удивлением косились, когда мы проходили мимо. Время от времени к нам приставали назойливые детишки, обращаясь на ломанном русском со словами «как дела?» или «дай!».
Да и Волков иногда чудил. Когда мы проходили мимо очередных зевак, он время от времени улыбался им и с неловкостью пояснял:
— Ему стало плохо. Плохо ему. Поранился. Лицо поранил.
Когда после очередного такого фортеля Муха обратился к нему с вопросом, на кой черт он перед всеми оправдывается, тем более, что его не понимают, Волков ответил:
— Ну… Ну так это выглядит совсем уж странно…
Впрочем комвзвода не оценил ответ своего зама и приказал ему держать язык за зубами.
Когда мы добрались до старой мельницы, что стояла на высоком холме недалеко от кишлака, было еще светло.
Асбад представлял собой странную, не привычную простому русскому глазу конструкцию.
Это была большая, двухэтажная мельница, вытянувшаяся к небу не меньше чем на десять или пятнадцать метров.
Первый ее этаж — приземистые, саманные строения, скрывал внутри массивные каменные жернова, древние водяные системы и склады для муки. Верхний же ярус походил на длинную, плоскую стену со сквозными камерами. В каждой из них высились по несколько деревянных парусов на вертикальной оси.