— А где нам еще его держать? Или может притащить сукина сына прямо на квартиру Миронова, а? — Муха разозлился.
— Я считал, что мы будем ждать здесь одни, — покачал головой Бледнов. — Думал, я укрою тут свою семью, пока все не кончится!
— Лейтенант, — вздохнул Муха, и я уловил в его тоне знакомые нотки, — некуда нам его тащить, понял? Некуда! Не знаю, чем ты слушал, но по плану, языка мы ведем сюда. Ясно тебе?
Голос старшего лейтенанта стал ядовито-злобным, низким, хрипящим. Совсем таким, каким был он, когда Муха наставил пистолет на хозяина чайханы Джамиля.
Я глянул на Анахиту. Во взгляде девушки читался явный страх. Она нянчила дочку, покачивала ее на руках и тихо приговаривала:
— Тихо… Тш-тш-тш… Все хорошо…
Казалось, так девушка успокаивала даже не свою маленькую дочь, а саму себя.
— Я этого не знал, — снова возразил Бледнов. — Кто так решил? Почему со мной не посоветовались?
— Твоя жена! — выдал Муха, — твоя жена подсказала нам, где можно держать пленного на время допроса!
Бледнов нахмурился. Лицо его сделалось смурным и кислым. Он глянул на Анахиту.
— Это так, да? Ты сказала им?
— Мне в голову ничего больше не пришло, — опустив глаза, призналась девушка.
— Ты понимаешь, как это опасно⁈ А что если нас найдут⁈
— Я…
— Ты должна была посоветоваться со мной!
— Ваня…
— Почему ты мне ничего не сказала⁈
— Ты пугаешь Катю…
— Бледнов! — громогласно прервал их перепалку Муха.
Он гневно выдохнул, торопливо зашагал к лейтенанту.
— Кончай этот балаган! Мы будем допрашивать пленного здесь и сейчас! Хватит путаться под ногами! Сядь вместе с женой и ребенком в подсобке и ни звука! Ясно тебе⁈
Бледнов сначала опустил взгляд. Застыл перед Мухой, как провинившийся школьник.
— Я не позволю подвергать мою семью опасности, — медленно проговорил он, поднимая на Муху глаза. — Если здесь не безопасно, мы уйдем.
— Черта с два! — выдохнул Муха, — вас будут искать в первую очередь!
Муха схватил его за грудки. Бледнов ответил тем же.
— Товарищ старший лейтенант! — взвизгнул ошарашенный Волков.
— Ваня! Не надо! — пискнула Анахита.
— Так, хватит, — вмешался наконец я.
Я подошел к обоим лейтенантам, сцепившимся, словно бараны, и грубо разнял обоих.
— Ты че творишь, Селихов⁈ — крикнул Муха, когда я его оттолкнул.
— Товарищ лейтенант, — сказал я Бледнову, — выходить вам нельзя. Останьтесь в закроме. Мы оттащим пленного подальше. Все будет нормально.
Бледнов поджал губы. Потом глянул на Анахиту, как бы ища у нее одобрения моей идее.
— Ну… Ну хорошо, — сказал он, после того, как девушка едва заметно кивнула.
Бледнов пошел было к жене, но Муха зло прошипел ему вслед:
— Вечно из-за тебя одни проблемы, лейтенант. Одно дерьмо вокруг себя разводишь…
Бледнов обернулся, уставился на Муху с неприязнью во взгляде.
— Не надо, Боря, — сказал я, качая головой и приближаясь к Мухе.
— Селихов! Он скандал развел на пустом месте!
— Не надо, — повторил я, заглядывая старлею прямо в глаза.
— Я…
— Держи себя в руках, командир. Иначе получится как с Джамилем. Помнишь?
В глазах Мухи на краткий миг блеснуло удивление. Потом он мрачно, даже обиженно нахмурился. Зло хмыкнул. Нагардил Бледнова суровым взглядом.
— Тоже мне… — прошипел он. — Никакой субординации…
Бурча что-то себе под нос, Муха направился к афганцу.
Мы с Волковым переглянулись.
На лице замкомвзвода я рассмотрел прямо-таки драматическую тоску. Он понимал, что с командиром происходит что-то не то. Но вряд ли мог догадаться, что именно с ним не так.
Потому ему только и оставалось провожать Муху горьким, даже разочарованным взглядом.
Мы оттащили душмана от закрома, к самым дальним жерновам. Бросили его там прямо у стены.
Муха сурово опустился рядом с пленным на присядки. Стянул с его лица бинты. Душман с отвращением дернулся, отвернулся от старлея.
— Ну-ну… — проговорил Муха, — нечего харю воротить. Щас все нам выдашь.
Муха уставился на душмана. Потом что-то сказал ему на дари.
Душман молчал, немного отвернувшись. Он сидел с таким видом и выражением лица, будто смотреть прямо на старлея было ниже его достоинства.
Муха снова позвал духа. Снова что-то ему сказал.
Теперь душман вдруг усмехнулся. Причем усмешка эта оказалась очень злобной. Полной желчной надменности. Он проговорил несколько резких, шипящих слов, а потом сплюнул.
— Эх, сука… — выдохнул Муха, — падла какая…
— Что он сказал? — спросил я.