Несколько мгновений моджахеды сверлили друг друга взглядами. Наконец Кандагари отступил. Он снова ссутулил плечи и посмотрел на Юсуфа и Абдулу, находившихся чуть-чуть в стороне. Видимо, хотел убедиться в том, что они не слышали, как Харим обозвал его собакой.
— Я тебе это так просто не спущу, Харим, — только и смог ответить Кандагари.
— Конечно. Конечно не спустишь, — равнодушно ответил Харим и снова посмотрел на мельницу, где прятались шурави. — Поговорим об этом потом. А сейчас ты должен быть благодарен, что я не отправил тебя в штурм, как других славных воинов. Ты не достоин их доблести. И умер бы там как трус. Но пока ты живешь.
Кандагари сглотнул. Опасливо покосился на Харима.
— И что же ты теперь будешь делать? — спросил он. — Преимущества у нас теперь нет. Возможно, врагов теперь больше, чем нас.
— Но они этого не знают, — сказал Харим сурово, а потом закричал: — Русские! Я знаю, что вас мало! У вас мало автоматов и мало патронов! У вас нет гранат и лекарств! А у меня тут много людей! Но и много уже погибло! Больше я крови не хочу! Выдайте нам предательницу и нашего человека! Тогда мы просто уйдем! Вам необязательно умирать сегодня ночью!
Глава 16
— Повторяю еще раз! — кричал Харим. — Мы просто уйдем, а вы останетесь живы!
Моджахеды притихли.
Харим внимательно следил за распахнутой дверью мельницы. Внутри горел робкий желтый свет керосиновой лампы.
Канадагари примостился рядом с Харимом. Вцепившись в свой автомат, он громко и немного нервно дышал.
Внезапно Харим увидел, как в проеме появился человек. Он, словно черная тень, выскочил сбоку и… показал им кулак в неприличном жесте.
Кандагари дернулся, вскинул автомат, прицелился, но шурави уже исчез.
А потом они услышали… хохот. Хрипловатый, но громкий смех советских солдат. Приглушенный, он тем не менее отчетливо доносился до ушей моджахедов, ждущих снаружи.
— Да они… Да они над нами потешаются! — разозлился Кандагари. — Эти псы дразнят нас!
Харим ему ничего не ответил. Только медленно засопел носом.
В мельнице стало темно. Свет поблескивал только в закроме. Взяв керосинку, Бледнов ушел туда, чтобы осведомиться о состоянии Анахиты и остальных.
Муха и Волков, устало сидя у стен, обняв автоматы, громко смеялись. Их развеселила дерзкая выходка замкомвзвода, показавшего душманам кулак через локоть.
Я тем временем стащил Псалая с жерновов.
Душман рухнул, как полный картошки мешок. Он сдавленно, сквозь кляп, закашлялся.
Его глаза были красны от перца. Тряпка, которой ему заткнули рот, насквозь промокла от слез, соплей и слюней.
Я аккуратно развязал ее. Освободил ему рот.
Псалай немедленно раскашлялся, принялся отхаркиваться.
Муха, сторонясь едкого дыма, пригнувшись, подобрался ко мне.
— Ну, че он тут? — спросил Муха.
Псалай, казалось, был в полубессознательном состоянии. Явно надышавшись дыма, он только и мог, что силиться продохнуть и отхаркаться.
— Его не собирались спасать, — сказал я. — Хотели зайти и прихлопнуть нас всех разом.
Муха устало покивал головой.
— Теперь слыхал, че говорят? Ультиматумы нам выставляют.
Муха проговорил эти слова резко и с отвращением. Словно бы сплюнул.
— Блефуют, — сказал я, глядя на корчащегося на полу душмана.
Муха снова покивал.
— Хрен мы выйдем, Саша, — сказал он решительно. — Хрен сдвинемся с места. Надо будет — просидим до утра. Потом, по светлому, будем прорываться. Но этих сук я сюда не пущу.
Я глянул на Муху.
Старший лейтенант вроде как приободрился. Несмотря на все произошедшее, настроение у него стало приподнятым. Я не знал, послужила ли тому выходка Волкова, или же Муха, отразив несколько штурмов, снова поверил, что еще кое-начто способен.
— Как думаешь, не помрет? — спросил Муха, кивая на Псалая.
— Еще не помер. Это уже хорошо. А там глянем.
Муха обернулся. Посмотрел на Волкова, контролировавшего входную дверь с оружием в руках. Скользнул взглядом по пустому и низкому дверному проему закрома. Внутри, в свете лампы, плясали тени. Оттуда доносились едва слышимые голоса. Это замполит разговаривал о чем-то с Анахитой. Возможно, успокаивал.
— Слушай, Саша, — немного хрипловато начал Муха, — разговор есть.
— Думаешь, сейчас для этого подходящее время, командир? — сказал я с едва заметной ухмылкой.
— Боюсь, что другого времени нам может и не представиться.
— Ну тогда я слушаю.
Муха снова оглянулся. Шмыгнул носом и сглотнул. Обратил ко мне свое лицо.
Глаза старшего лейтенанта были все еще красными от перцового дыма. Загорелая обычно кожа тоже зарумянилась. Губы сильно опухли.