Там поднялась такая пыль, что укрыла скалу чуть не на половину. В этой буре не было видно ни кустов, ни камней, за которыми мог бы скрыться стрелок.
Секунд двадцать продолжался обстрел. Когда пулемет затих, склон превратился в выхолощенную пустыню, где не могло уцелеть ничего живого.
Судя по тому, что снайперская стрельба прекратилась, душман или отступил, или был уничтожен.
— «Ветер три» — Муха, не отрывая взгляда от горы, над которой все еще клубилась пыль, приложил гарнитуру к уху. — Снайперская позиция подавлена. Отличная работа. Конец связи.
Мы выбрались из укрытий. Бычка немедленно полез в вещмешок за аптечкой.
— Глянь мне ухо, — обратился он к Смыкало.
Мы же с Мухой первым делом встали над душманенком.
Парень сжался в позу эмбриона, зажмурился и трясся под камнем, словно осиновый лист. Я опустился на корточки рядом с ним.
— М-да… Дела… — протянул Муха хмуро.
— Эй, — я ткнул парня в плечо.
Тот вздрогнул, затравленно посмотрел на меня. В глазах его больше не было никакой злобы. Только отчаяние.
Я потянулся за фляжкой с водой. Открыл. Молча предложил ему попить.
Парень помедлил. Он посматривал то на фляжку, то на меня. Потом сглотнул и кивнул.
Я поднес фляжку к его губам, душманенок принялся жадно пить. При этом тянулся за горлышком, словно телок за выменем матери.
— Командир, переведи ему мои слова, — сказал я Мухе, когда отнял фляжку от губ парня.
Муха вздохнул. Потом тоже опустился рядом.
— Ну? И чего говорить-то?
— Скажите ему, что он смелый солдат, — сказал я без всяких обиняков. — Что не боится смерти и это похвально.
Муха нахмурился.
— Ты похвалить его решил?
— Переводи, командир.
Муха снова вздохнул и принялся переводить.
Когда парень услышал знакомую речь, то как-то опасливо, словно провинившийся щенок, посмотрел на Муху. Душманенок будто не решался на полный зрительный контакт со старшим лейтенантом и оттого постоянно прятал глаза.
— Перевел, и что? — спросил Муха. — Все равно молчит.
— Скажите ему, что его братья по оружию не заслуживают его смелости, — покачал я головой. — Потому что пожалели для него даже одного патрона.
По мере того как Муха передавал ему мои слова, душманенок менялся в лице. Он становился все грустнее и грустнее. Взгляд его, полный отчаяния, на несколько мгновений стал просто пустым.
— Спроси его, командир, — продолжил я, когда Муха закончил, — считает ли он людей, так легко бросающих своих братьев врагу, достойными воинами? Считает ли он их теми, кто действительно ведет джихад? Или же это просто трусы, которые всего навсего им прикрываются.
Когда Муха перевел, парень нахмурился. Сказал что-то в ответ. Но теперь слова его звучали совершенно неубедительно. Не было в них больше той пламенной веры, с которой он просил снайпера застрелить его. Пусть я не понял смысла незнакомой речи, но уловил ее суть — мальчишка сомневался.
— Вот сука… — протянул Муха сквозь зубы. Потом поднялся и выпрямился. Сложил руки на груди.
— Что он сказал? — спросил я.
— Ты был прав, Саша, — покачал Муха головой, — Муаллим-и-Дин где-то здесь.
Остальные погранцы, слушавшие наш разговор, заинтересовались словами Мухи. Притихли. Казалось, даже перестали шевелиться.
— Он говорит, — начал старлей, — что Муаллим-и-Дин праведный человек. Называет его настоящим человеком Аллаха.
— Настоящий человек Аллаха станет обрекать своих братьев на плен неверных? — сказал я, удерживаясь от того, чтобы хитровато ухмыльнуться. — Передай ему.
Когда Муха закончил переводить, парень ничего не ответил. Он просто сидел с завязанными за спиной руками и таращился в землю.
— Видать, это все в бестолку. Упрямый он как пробка, — сказал Муха.
Я несколько мгновений помолчал. Задумался. Потом сказал:
— Командир, спроси его, откуда он.
Муха пожал плечами и спросил.
— Айвадж, — не сразу бросил парень.
— Я так и думал, — покивал я. — А теперь спроси, не знал ли он случайно Харима, сына одного из старейшин.
Когда Муха передал ему мои слова, парень вдруг оживился. Он несколько удивленно поднял свой взгляд и глянул сначала на Муху, а потом на меня. Проговорил несколько слов.
— Он знает, что Харим мертв, — сказал Муха.
— Он погиб в бою с нами, — покивал я. — И его последними словами были такие: «Я искал честь не там. Я умер не как шахид, а как дурак, проливавший кровь за чужую ложь». Он говорил о вашем Учителе Веры, мальчик. Говорил, потому что понял его ложь. И сегодня ты своими глазами увидел плоды этой лжи.