Я встал. Не так у меня и много времени, дышать здесь, как всегда нельзя — дыхание это риск.
Технически, моя смерть через несколько минут неизбежна, но каждый вдох перезапускает таймер.
А здесь в воздухе могло быть что-то, что лишит меня воли, усыпит, и позволит монахам взять надо мной контроль, не дать умереть.
Красные монахи качнулись вперед, как только я поднялся. Мантра, которую бормотал весь этот хор, чуть усилилась, но мантра была лишь покровом, маскировкой, методом концентрации. Основную работу сейчас делали красные, я уверен.
Как только они качнулись, мое сознание затуманилось. Захотелось лечь обратно, отдохнуть хоть немного. Я ведь так устал, путешествуя по всем этим мирам. Самое время отдохнуть и расслабиться.
Ну нет. Вы же не думали всерьез, что со мной будет так просто? Я вспомнил голгофу, призрачный корабль, путешествующий между мирами, и себя — распятого на кресте, корчащегося от боли, пока из меня выкачивали энергию.
Это взбодрило.
Даже небольшие шаги давались тяжело. Красные как-то влияли на мое сознание, под шум читаемых молитв, и переставить ногу с места на место оказывалось так тяжело, словно весь этот мир находился на тяжелой планете с усиленной гравитацией. Я даже почти верил, что так и было, если бы только эта гравитация не менялась в зависимости от степени затуманенности моего сознания. Становилось то тяжелее, то легче.
В моей голове забил колокол. Большой Слепец пришел на подмогу. Я сделал еще несколько неровных, нескладных шагов, не пытаясь двигаться равномерно, а, наоборот, двигаясь в странном ритме колокола. Он прекрасно разгонял туман, и монстров в нем.
Теперь он разгонял туман в моей голове, и монстров, пытающихся в ней поселиться.
Мои рваные неритмичные шаги, обманули красных монахов, обошли монотонную молитву, вошли с ней в диссонанс. В голове прояснилось, и я добрел первые два с небольшим метра, дошел до первого круга, но пропустил его, монахов справа и слева от себя. А они сидели, не двигаясь, не поворачивая ко мне голов, шевелились лишь их губы, продолжая повторять молитву.
Лишь когда я преодолел первый ряд, что-то поменялось. Сначала мне стало легче, голова прояснилась, — словно я вышел из фокуса их линзы и их ментальное давление резко ослабло.
Показалось, что в зале стало чуть светлее, и я увидел еще больше рядом монахов, сидящих дальше, смотрящих в центр, на меня. И красных тоже прибавилось.
Они снова качнулись, красные балахоны.
Ощущение было такое, что меня ударили чем-то тяжелым, большим, огрели огромной тугой подушкой.
Я покачнулся и сделал шаг назад. Голова переставала работать совсем. Но может, ей и не надо? Я развернул стопу, уперевшись в нее, словно двигался навстречу ветру.
Они воздействовали на мое сознание. Грубо, не размениваясь по мелочам, пытались навязать мне то, что возможно, и не существовало совсем. Ни этой силы тяжести, ни сонливости. Да даже этих монахов, возможно, и не было.
С такими мыслями легко вновь приблизиться к сумасшествию. Но, может быть, мне оно и надо. Спрятаться в безумии, в котором они не смогут на меня давить.
Осталось лишь взять нужный мне онейроид по классификации Снежинского. Доказать себе, что этот мир иллюзорен? Да легко, в половине случаев я и сам не знал, попал ли я в новый мир или мне это только померещилось. Потеряться во времени, в пространстве, еще лучше в собственной личности? Отлично, я так далеко от дома, что потерялся во всем этом давным-давно.
Одна проблема — все это не только прятало меня от них, но и блокировало мою возможность действовать.
Но я подготовился. Подготовится заранее — это важная часть успеха. Поэтому я адаптировал свое и без того затуманенное сознание под синдром Капгра, и теперь все монахи вокруг — сидящие и бормочущие молитвы, все они стали подменышами. Кем-то другим. Я и с самими монахами то не был близко знаком, но сейчас они стали мне буквально родными, родственниками, в которых прятались механические чудовища. Эти чудовища, захватившие тела моих монахов, выдавали себя — шунтами, вылезающими из их глазниц, пробирающимися мимо их вестибулярного аппарата через слуховой нерв прямо в мозг, чтобы нашептать монахам что-то такое, что заставляет их вновь и вновь повторять одни и те же молитвы.
Несуществующий ветер стих. Чудовища внутри монахов продолжали бормотать, красные — предсказывать мне глубокий и крепкий сон, но все это шло словно мимо меня. Все они были подставными, ненастоящими. И среди всех них самым ненастоящим был вон тот, впереди меня, у которого провода вылезали из головы — настолько сильно он подменил настоящего монаха.