Петр не стал его слушать. Невежливо оборвал и выругался. Дедушка возмущенно закашлялся, но продолжать спор не решился.
— Я на такие бабки попал … — с каждым словом голос Петра становился громче. — Я из-за тебя попал на огромные бабки!
Он замер в проходе, вцепившись в спинку кровати. Казалось, еще чуть-чуть, и старое дерево лопнет в его пальцах. Я испуганно переглянулась с дедушкой-пациентом, а тот потянулся к кнопке вызова персонала.
Правильно, вызвать охрану — лучшее решение.
— Ошибаешься, — в отличие от меня, Влад Давыдова не боялся. — Я с тобой никаких сделок не заключал. Ведешь грязные дела — отвечай сам.
Петр подавился вздохом и, не сдержавшись, бросился к Владу. Гера стоял у окна, сложив на груди руки, и не успел среагировать. Зато я стояла рядом и на автомате рванула Давыдову наперерез. От тяжелого толчка в грудь я пошатнулась и врезалась копчиком в тумбочку.
— Ты охренел?! — взревел Влад.
Он отбросил одеяло и подскочил, но Мицкевич успел первым.
Я бросилась под руку шатающемуся Романову, а Гера уже скрутил Петра.
— Уймись! — рявкнул он. — Какого черта ты творишь?
— Влад, сядь! — взмолилась я. — Тебе нельзя вставать, у тебя сотрясение! Осложнений захотелось?
— Пошел вон отсюда, — громкий голос разгневанного друга эхом отталкивался от пустых больничных стен, — пошел вон, если жить хочешь!
Охрана прибежала вовремя. Пока сопротивляющегося Петра уводили из палаты под причитания дедушки-соседа, а мы с Герой пытались уложить на кровать разгневанного Влада, мой телефон разрывался от звонков. Абонент был настойчив, я не отвечала, звонок срывался, но тут же начинался заново.
— Ты пожалеешь, — мрачно шипел Давыдов, — можешь попрощаться со своей карьерой! Я тебя уничтожу, Романов!
Его выволокли за дверь, и в палате, наконец, стало тихо.
— Неужели он так много поставил? — спросила я у Геры, когда пыхтящий Влад все-таки улегся.
— Очень, — кивнул тот. — Вариант был беспроигрышным.
— Лис, ты как? — Романов схватил меня за запястье. — Сильно ударилась?
— Я не ударилась, успокойся, — я показательно покрутилась на месте и улыбнулась. — Видишь? Все нормально. Не скачи. Тебе лежать надо.
— Если хоть царапину оставил… — процедил друг.
Я устало закатила глаза. Он всегда был таким. До десяти лет я гоняла от сутулого слабого мальчишки хулиганов, а потом Романов начал расти, заниматься спортом и носиться со мной, как курица-наседка с яйцом. Обидчиков у меня было не много, а те, что встречались, рано или поздно знакомились с Владом и теряли желание меня обижать.
Телефон снова зазвонил, и я все-таки раздраженно ответила, даже не взглянув на экран.
— Да!
Несколько секунд слушала тишину, а потом обиженный женский голос недовольно протянул:
— Могла бы и приветливее здороваться с матерью.
5
Домофон приветливо запищал. Тяжелая стальная дверь открылась, пропустив в знакомый с детства подъезд. Едва переставляя ноги, я поднималась по лестнице, устало замечая, что ничего не изменилось — те же горшки с фиалками на подоконниках лестничных пролетов, те же прозрачные пыльные занавески, та же потрескавшаяся зеленая краска на бетонных стенах и тот же запах сырости из подвалов. Только обычно я поднималась на четвертый этаж быстро, почти бегом, а сейчас обессиленно ползла, цепляясь за пластиковые перила.
Вчерашний день и сегодняшняя ночь выпили меня до дна, но мама не хотела ничего слушать и заставила явиться на внеплановый семейный обед. Вдоволь высказав по телефону обиду за долгий и «невежливый» ответ, она заявила, что нас ждет чрезвычайно важный разговор. Все попытки перенести его на другой, более удачный день, закончились провалом.
Стоило переступить порог квартиры, и на меня тут же налипла духота. Мама никогда не любила сквозняки, поэтому окна открывались разве что раз в полдня, и то ненадолго. В воздухе витали аппетитные запахи тушеного мяса и свежей сдобы, от которых живот голодно заурчал. Пачка печенья, подаренная добросердечной медсестрой, была давно съедена и не замечена желудком.
— Мам! — я сбросила ботинки в тамбуре и захлопнула за собой входную дверь, с наслаждением ступая по ворсистому ковру. — Я пришла!