Я резко постучал в дверь. Через минуту послышались тяжелые шаги в сенях, а вскоре после этого и недоверчивый вопрос:
— Кто там?
— Это я! Пан не узнает меня по голосу?
Мне ответило молчание.
Я снова постучал.
— Ради Бога, отвори, пан! Я промок до нитки, а до города далеко.
Очевидно, старик не узнал меня, так как из-за дверей раздался повторный вопрос:
— Кто там, черт возьми?
Я назвал свою фамилию. Тогда дверь тихонько скрипнула, и в проеме я увидел Жрэнцкого.
Видно, он был не слишком доволен моим внезапным визитом, но доводы, которые я привел, вероятно, нашли отклик в его сердце; так как, укрывая свое недовольство бледной улыбкой, он жестом руки пригласил меня внутрь, после чего, тотчас же аккуратно затворил засов.
Я вошел в сени. По двум их сторонам располагались двери в жилые комнаты. Старик засомневался, куда же меня проводить. Был момент, когда он уже положил свою ладонь на рукоять от правой двери, которая вела в темную комнату с видом на поля и город, напротив комнатки, освещенной ночником, — того самого таинственного помещения, откуда он сам вышел минуту назад, встревоженный ночным вторжением. Но вскоре он переменил свое решение и, кивнув головой, провел меня в загадочную комнату.
Я обвел пристальным взглядом это небольшое пространство, доступ в которое так ревностно охранял его обитатель. К своему удивлению, я не увидел никого вокруг. Кроме нас двоих в комнате не было ни единой живой души. А куда же подевались те, тени которых минуту назад я видел в окне? Через единственную дверь, которой я воспользовался, ускользнуть они не могли, а другой здесь и не было. Я внимательно посмотрел на муслиновый экран в надежде, что тени исчезли.
Однако я обманулся в своих догадках: они по-прежнему вырисовывались с неподвижной и грозной отчетливостью. Отсутствовал лишь профиль посередине, так как он, как я уже удачно заметил, принадлежал леснику; находясь теперь за источником света, в глубине комнаты, Жрэнцкий не отбрасывал на занавеске теневой проекции своего лица.
Я с любопытством рассматривал комнату. Она была четырехугольной, низкой, с закопченным потолком. Посередине стоял прямоугольный стол, короткой стороной параллельно окну. На нем располагался небольшой ночник, внутри которого тлело лихорадочное пламя, неровно коптя обрезанным фитилем. К длинной стороне стола, чуть ближе к окну, был приставлен стул, который, вероятно, минуту назад покинул Жрэнцкий, чтобы отворить мне дверь.
Беглый осмотр, которому я подверг комнату, видно, не ускользнул от внимания старого охотника. Видимо, желая, чтобы я занялся чем-либо иным, он посадил меня спиной к окну и начал расспрашивать о подробностях моей, будто бы слишком поздно предпринятой охотничьей экспедиции. Я сочинял как только мог, рассказывая о том, о сем. Старик достал с полки немного жареной дичи, я вынул из сумки копченую колбасу, открутил фляжку с настойкой, и мы начали угощаться приготовленным наспех, импровизированным ужином.
Жрэнцкий, поначалу сильно обеспокоенный и настойчиво пытавшийся отвлечь меня от изучения жилища, постепенно оживился и как будто забыл о мерах своей удивительной предосторожности. Наш разговор обрел характер дружеский, задушевный, звучали теплые слова, близкие к откровениям.
Чувствуя теперь себя намного свободнее, я развернулся удобнее к окну и боковым зрением блуждал вокруг. Хозяин заметил мои настойчивые беглые взгляды, все время направленные в ту сторону, но уже не препятствовал. Только будто бы черная туча скорби проскальзывала время от времени по его глубоко изборожденному лбу и грусть мелькала в увядших чертах его лица. Тем временем я с успехом закончил свои наблюдения.
Вскоре я убедился, что это зловещее изображение на занавеске образовали тени, отбрасываемые различными предметами, находящимися в комнате. Их, впрочем, было не так уж и много. Вблизи стола, по левую сторону от окна стоял большой дубовый буфет; по отношению к комнате предмет мебели был достаточно велик, так что, задвинутый в угол между стенами, своей верхней створкой он немного заходил за окно и заслонял его левый край. На верхушке, украшенной резными узорами, виднелось несколько старых подсвечников, какой-то предмет, склеенный из картона и производящий впечатление вещи, опрокинутой от сильного удара и оставленной до сих пор в этом неестественном положении. С этой стороны, поблизости от буфета, с потолка также свешивалась бронзовая люстра-паук, кажется, память былых времен или ценный сувенир, удивительно не гармонирующий с окружением. Одна его надломленная лапа свешивалась немного вниз, крепясь вторым своим концом к корпусу — словно рука, отброшенная от груди с судорожно растопыренными пальцами… Тени указанных предметов сгруппировались и образовали призрачное изображение человека, пораженного пулей на левом краю занавески.