Он был прав, разумеется. На черной бирже Ирака доллар ценится гораздо выше нашего динара. В чрезвычайных случаях доллары могут оказать мне в трудную минуту любую помощь.
Необходимость в моих услугах, как двойника Саддама, возникала все реже, хотя я не придавал этому особого значения. Когда шла война с Ираном, я был очень занят, что вполне логично, а теперь бывал нужен лишь изредка, при появлениях на публичных собраниях в Багдаде или ещё реже, на других мероприятиях. Иногда по два-три месяца я находился без работы. В такие перерывы я сидел и читал или беседовал с Хашимом. Оба мы были осторожны и не касались опасных тем. Мои обязанности стали необременительными. Кроме Удая, который время от времени появлялся, чтобы повторить свои угрозы, моим врагом была только скука.
Однажды утром нас напугали выстрелы, доносившиеся с другого берега реки. Пошли слухи, что была совершена попытка нападения на президентский конвой, когда он приближался к мосту Джумхурия. Президент возвращался из Киркука, где встречался со старшими офицерами 1-й армии. Автомобиль, в котором должен был находиться президент, был взорван и все четыре пассажира убиты. Саддам предпочел лететь самолетом и в настоящее время спокойно сидел в своем кабинете. Он вернулся в Багдад больше чем за два часа до покушения. "Еще одно подтверждение того, что Аллах оберегает его", - писали газеты и вещали органы пропаганды сразу же после покушения.
Несколько дней спустя, Луис сказал мне, что это было дело рук фанатиков-шиитов, один из которых умер от ран. Трое других были захвачены, и, как сказал мне Хашим, их в тот же день пытали и убили.
Удай поздравил меня с удивительным везением, когда мы столкнулись с ним в коридоре. Я как раз покинул кабинет Саддама.
- Почему покушения не происходят, когда ты подменяешь отца? - съязвил он. - В следующий раз я позабочусь, чтобы тебя не предупреждали, когда ты будешь нужен отцу. Посмотрим, как долго тебе будет везти.
Вскоре после этой угрозы, я понял, что мой телефон прослушивается. Уже много лет мои телефонные разговоры записываются, и я, естественно, очень осторожен, когда пользуюсь телефоном. После ареста Латифа Абдулла никаких поручений не выполнял, а звонил, только чтобы справиться о здоровье. После одного такого разговора с Абдуллой, я тут же позвонил Хашиму, чтобы попросить его заехать за мной на следующий день чуть пораньше обычного. Мне хотелось побывать на могиле Амны и детей - Надии и Салиха. Несколько щелчков на линии и десятисекундная тишина перед тем, как прозвучал гудок, убедили меня, что мой телефон прослушивается. Это для меня было нечто новое, но я не сомневался, что это означает. Я мог только гадать, кто распорядился сделать это, но то, что за этим стоял Удай и он был идейным вдохновителем, мне было ясно.
Не только неприятности с Удаем сделали мое пребывание во дворце невыносимым. В последнее время во дворце царила постоянная напряженная атмосфера, в основном из-за отношений между Удаем и его зятем Хуссейном Камилем. Оба они разбогатели на контрабанде и все чаще ходили слухи, что теперь они наступают друг другу на пятки. У Камиля была серьезная причина для беспокойства. Он подозревал, что Удай замышляет его убийство и уничтожение всей его семьи.
Я не удивился бы, если бы однажды услышал, что Хуссейн Камиль вдруг таинственно исчез или убит, но я не ожидал той новости, которую услышал от Хашима, когда августовским утром он, как обычно, заехал за мной на машине.
- Братья аль-Мажиды исчезли, - объявил он мне, как только я сел в машину.
- Что ты хочешь сказать этим своим "исчезли"? - спросил я.
- Сбежали.
Я остолбенел.
- Куда?
- Иордания. Они взяли с собой жен и детей. Захватили и своего зятя Иззедина тоже.
- Саддам им этого не простит, - сказал я, думая о страшных последствиях этого побега. Саддам будет в ярости и негодовании из-за того, что дочери его предали. - Он мало кому так доверял, как своему зятю Хуссейну Камилю.
- Да, но дело ещё хуже. Говорят, что они забрали с собой 85 миллионов долларов.
Я ахнул.
- Да хранит нас Аллах! Удай с ума сойдет от злости. Он вот уже несколько месяцев обвинял Хуссейна в воровстве. И, кажется, был прав. Это подтвердило, что у Удая особый нюх на предателей.
Помимо своего собственного немалого богатства, Хуссейн Камиль, как глава органов безопасности и директор военной промышленности, держал в своих руках все бюджетные средства Ирака, выделенные на создание ядерного, биологического и химического оружия. Количество вкладов в заокеанских банках, к которым у него был свободный доступ, не поддавался исчислению. Для Удая кража денег была личным оскорблением, но Саддаму Камиль, возможно, нанес самый большой удар в его жизни. Кроме боли от потери дочерей и внуков и их явного предательства, говорили, что он страдал ещё и от того, что доверял Хуссейну Камилю больше, чем кому-либо, кроме разве своих сыновей.
- Я помню разговор с покойным Мухаммедом несколько лет назад, сказал я Хашиму. - Это было, когда посадили под домашний арест Барзана Ибрагима. Мухаммед тогда предупредил Саддама, что он горько пожалеет о том дне, когда доверился Хуссейну Камилю. Я не согласился с ним, но Мухаммед, как оказалось, был прав.
Во дворце только и говорили об этом событии. Вскоре всем стало ясно, что Саддам поставил своей главной целью вернуть сбежавшие семьи и увезенные деньги.
Собирать информацию весь рабочий день не слишком мне нравилось, даже если я получал её в процессе работы. Я не был подготовлен к нелегальным действиям в стенах дворца и не мог заставить себя читать оставленные на столе бумаги или фотографировать их в те редкие моменты, когда в кабинете Саддама никого не было.
Раз или два в месяц я встречался с Луисом и рассказывал ему о том, что говорил или делал Саддам в эти недели. Записывать все это было очень опасно, поэтому я надеялся на свою память, которая меня иногда, к сожалению, подводила. Но я старался, несмотря на то, что в основном моя информация была ерундовая, чаще всякая мелочь, но иногда попадались и ценные сведения.
Такой самородок попал мне в руки в пятницу в конце января, когда меня вызвали к Саддаму. В тот момент, когда я постучал в дверь и получил позволение войти, я услышал слово "антракс". Естественно, когда я вошел, лицо мое, как всегда, оставалось бесстрастным. Саддам был не один, у него сидел Али-Хасан, и именно он произнес это слово - название самого смертоносного вируса. Когда я входил в кабинет, гость уже собирался уходить.