— Вы его хорошо знаете?
— Приходилось к нему обращаться.
— По поводу стука из этой квартиры? — как можно мягче спросила я, но даме все равно вопрос не понравился.
— И по поводу стуков тоже. Не думайте, что я из тех, кто пишет кляузы на соседей, но… Жить с ней рядом было просто невозможно!
— Гости, застолье допоздна, громкая музыка?
— Если бы… Тут кое-что похуже. — Соседка все-таки прошла в комнату и села на краешек дивана. — Да… примерно так я себе это и представляла.
— Раньше вы здесь никогда не были?
— Конечно, нет. Я пыталась поговорить с ней… в самом начале… Бесполезно. По-моему, она была сумасшедшей, если не хуже.
— Почему вы решили, что она занималась черной магией?
— Зря смеетесь, — нахмурилась дама. — Человек, который ходит по ночам на кладбище… И потом… из ее квартиры пахло серой. Можете сколько угодно потешаться над моими словами, но так оно и было. В милиции тоже ухмылялись, а зря. Может быть, поверь они мне, им бы стало ясно, за что она приняла такую смерть.
— Откуда вы знаете, что она ходила по ночам на кладбище? — спросила я.
— Люди видели. И еще этот странный субъект, что приходил к ней…
— Мужчина?
— Да. Весь в черном. А глаза… Никогда не видела таких глаз. От его взгляда жуть берет.
— О нем в милиции вы тоже рассказали?
— Мне было довольно их насмешек. Они дали понять, что считают меня выжившей из ума.
— Часто к Светлане наведывался этот субъект?
— Я встречала его дважды. Первый раз в конце лета, а второй раз уже в ноябре, незадолго до ее убийства. А после ее смерти приходил еще один тип и всех здесь расспрашивал, чем она занималась, кто к ней наведывался и все прочее.
— Так это, должно быть, из милиции.
— Не смешите. По-вашему, я не отличу милиционера от бандита?
— Он был похож на бандита? — удивилась я.
— Форменный бандит. Кожаное пальто до пола, короткая стрижка и беспрестанно жует.
— Больше не появлялся?
— Я его, по крайней мере, не видела.
— О нем вы тоже в милицию не сообщили?
— Я позвонила Алексею Дмитриевичу. Он человек порядочный, к пенсионерам относится с уважением, молодежи бы поучиться у него.
Соседка вдруг резко встала и направилась к двери.
— Мне пора в поликлинику. Не представляю, как вы здесь будете жить. — Тут она ткнула пальцем в стену, прямо в одну из надписей черным фломастером. — Что здесь написано?
Я невольно вздохнула, но соврать не решилась, у нее могло быть далеко не такое скверное зрение, как она хотела показать.
— «Они умерли ужасной смертью, — прочитала я. — Попав в силки, сплетенные из их собственных криков».
— Вот видите, — тряхнула дама головой. — И вы еще сомневаетесь?
— Вообще-то это стихи…
— Это? Стихи? Я бы не советовала вам оставаться здесь на ночь, — перебила она меня и стремительно зашагала к двери.
Такая стремительность не пошла ей на пользу — она задела бедром шкаф, единственная дверца жалобно скрипнула, и что-то упало ей под ноги. Странно, что все содержимое шкафа разом не вывалилось, ведь, судя по всему, свои вещи Светка заталкивала в него ногами. Через мгновение данное обстоятельство перестало меня занимать, потому что дама взвизгнула, а потом очень натурально схватилась за сердце.
— Что это? — с трудом произнесла она, тыча пальцем в пол. Я наклонилась и по дурацкой привычке присвистнула. На полу валялась тряпичная кукла. Размалеванная физиономия глумливо ухмылялась, а в том месте, где у куклы предположительно была грудь, с левой стороны торчала длинная игла. — Господи! — вторично взвизгнула дама и рванула к двери, едва и меня не вытолкав на лестничную клетку.
Я закрыла дверь, с сожалением отметив, что сегодня у соседей будет о чем поговорить. Потом взяла куклу и повертела ее в руках. Сшита она была из женских колготок, лицо — белая ткань, раскрашенная разноцветными фломастерами. В том месте, где торчала игла, маленькое красное сердечко из атласа, которое я поначалу не заметила.
Я повертела куклу в руках и сказала вслух:
— Да уж… И к врачу ходить не надо, диагноз напрашивается сам собой.
Я открыла створку шкафа пошире и заглянула внутрь. Шарфы, носки, старая обувь — все вперемешку. На верхней полке шкатулка. В ней обнаружилась еще одна кукла, хотя на этот раз обошлось без иголок. Зато сердце было огромным, пришито, как карман, с трех сторон. Внутри лежала записка. «Запечатываю тебя семью печатями, чтобы твое сердце принадлежало только мне», — прочитала я, а чуть ниже увидела инициалы «Л. А.», обведенные кружочком.