На три-четыре коротких шага отставая от него, прихрамывая на левую ногу от свежего ранения, за ним мягко ступал сухощавый лама. Он был лет на пятнадцать старше Далай-ламы, на голову выше него, и даже движения выдавали его главную черту характера – сосредоточенную осторожность. Он не стремился иметь самостоятельное имя и быть на виду, предпочитая влиять на события посредством своего влияния на вождя. Всегда преданный делу, которому посвятил жизнь Далай-лама, он приобрёл большой опыт преодоления самых разных превратностей судьбы и обстоятельств, и нацеленные на действия суждения его были взвешенными и продуманными. После недавней смерти воспитателя и друга, Далай-лама именно его сделал тайным советником, единственным, кому он доверил принимать решения от своего имени.
– Гуши-хан степной хищник, ойрат. Пройдёт по Тибету как кровожадный дракон, не разбираясь, где свои, где чужие, – высказал тайный советник свою озабоченность, смягчая её тоном голоса.
– Область Цанг должна, наконец, покориться мне, – холодно возразил Далай-лама. – Покой не наступит, пока там... – он не стал заканчивать предложение, смолк. На выпуклом лбу его от тяжёлых размышлений обозначились несколько морщин.
– А если Гуши-хан предаст и объединится с врагом?..
Далай-лама не смог сдержать тихий стон, будто вырывающийся из глубин сердца, который выдал, что его тоже мучает эта мысль.
Тайный советник поклонился и отстал. Хмурясь от неизвестности – началось ли сражение или Гуши-хан снюхался с царём области Цанг и перешёл к нему в союзники, – он вернулся к тёмной глыбе у подножия голого склона невысокой горы, где стояли трое других сподвижников и советников вождя, молча остановился рядом с ними. За глыбой отдыхали не рассёдланные лошади, а восемь самых верных степняков телохранителей застыли изваяниями, перекрывали единственный подход к широкому выступу над пропастью, где был Далай-лама.
Вождь ламаистов с полным самообладанием ступил на край выступа и замер на нём. Казалось, порыв ветра мог легко сбросить его во мрак бездны. Управляя своим телом, он всмотрелся в испещрённую временем стену скалы за пропастью и, мысленно и чувствами растворяясь в равнодушном покое гор, как будто отдавая им часть усталости и проникая духом к их силе противостояния векам непогоды, постепенно расслабился. Но отдохнуть от неотвязного беспокойства не удавалось. Отвлекала ненависть к могуществу последнего врага из своры непокорных тибетских князей, которые столько лет бросали ему вызов. Воля и ум его раздавили почти всех из них. Оставался лишь один, но самый опытный в коварстве, самый недоверчивый, самый отчаянный – царь области Цанг. Сколько витиеватой лести потребовалось сплести из мягких, как пух, слов, сколько наобещать богатой добычи, чтобы бросить на него дикую орду Гуши-хана. Гуши-хана, которому нельзя доверять ни в чём, который способен предать его и объединиться с царём области Цанг, чтобы сокрушить крепнущую власть Далай-ламы. И теперь приходилось изводить себя мучительным ожиданием вестей, произошло ли сражение, которое он тщательно подготовил, а если произошло, то кто его выигрывает.
В напряжённой тишине безлюдных гор послышался далёкий топот измученного коня, нещадно погоняемого целеустремлённым всадником. Топот приближался, будто всадник точно знал, куда ему следует направляться. Им мог быть только вестник самой крупной победы или почти гибельного поражения. Далай-лама раскрыл глаза, глянул вниз, на неспокойный белесый туман. Голова закружилась, и он дёрнулся от края пропасти, однако не стронулся с места. Взял себя в руки, поднял голову и стал разглядывать размытые очертания бесконечно удалённых острых конечностей одетых в снежный панцирь хребтов.
Гонец подскакал к табунку встревоженных лошадей за каменной глыбой и сполз с седла и со спины взмыленного и храпящего коня, дико вращающего безумными от усталости глазами. Одежда гонца была замызгана кровью, казалось, он чудом выжил в беспощадной битве. Он резко отцепил и отдал телохранителю свой меч, затем, под прицелом трёх луков со стрелами на натянутых тетивах быстро, с перебежками поднялся к горному выступу и в десятке шагов от укрытой белым плащом спины Далай-ламы упал на колени.