Но в эту ночь он успевает только-только увлечься похождениями какой-то Стальной Крысы аж в целом космосе, когда в комнату вбегает очень злой папа. Отец что-то громко кричит, но от страха и неожиданности Вадим не может даже разобрать слов. А потом папа его бьёт, прямо по лицу. И Вадим плачет, громко, как маленький, а тот только больше орёт, и, наконец, просыпается мама.
— Что случилось?! — восклицает она, вбегая в комнату, лохматая и заспанная, в большой зелёной майке на всю маму. Потом смотрит куда-то мимо. Нажимает на кнопку, которая включает свет, а свет не включается.
И пока папа продолжает кричать что-то странное, как будто это Вадим свет выключил, она хватает его за руку и в лицо перекрикивает:
— Напряжение в щитке скакнуло, полудурок! При чем здесь ребёнок вообще?! Иди спи, я починю, идиотина!
И папа почему-то слушается. Но Вадиму больно, и он продолжает плакать. А к нему никто не подходит. Мама думает, наверное, что какой-то «щиток» важнее, и от этого как будто еще больнее. Когда она, наконец, всё-таки приходит, он уже не может плакать, потому что совсем осип. И ему совсем не помогает ни на следующий день, ни на послеследующий, что папа говорит, будто был неправ, и покупает ему конфеты. Конфеты не стоят страха. И одиночество тоже. Даже если подарить целую кондитерскую, все равно будет больно, страшно и очень обидно. За что с ним так, ведь он же не сделал совершенно ничего плохого?
Вадиму четырнадцать. Он уже давно понимает, что отец у него — запойный алкаш. Долгое время может быть нормальным, а потом как учует рюмку — и пока не вылакает всё, до чего дотянется, не протрезвеет. И ладно бы только это, но пьяный он становился совсем непредсказуемым. То обниматься лез, дыша в лицо перегаром, то орал и кидался «воспитывать» ремнем и кулаками за какую-то совершенную ерунду.
Вадим мог бы понять, если бы получил от отца за то, что курит, например. Но за то, что он повесил куртку у себя в комнате? Не сразу помыл тарелку? Да ну его нахер, с его порядком и тарелками, он же не девка какая-то, чтобы посуду мыть.
А самое паршивое, что папаша так-то вполне приличный, если с ним не жить и не знать, что он вытворяет. Зарабатывает хорошо, из малогабаритной двушки съехали всей семьей в четырёхкомнатную в зеленом районе, коллеги его уважают, мамка бросать не собирается, хотя орёт как оглашенная, когда он напьется. Толку орать, он от этого что, протрезвеет что ли? Один раз он даже спросил, но получил по морде и больше рта на эту тему не открывал. Если уж получать по лицу, то хоть за что-то приятное. Например, за сигареты. А вот эту дрянь он в рот не возьмёт. На кой ему надо становиться такой же свиньёй, как папаша?
В этот раз отец ведёт себя совсем странно. Входит к нему в ванную, когда он моется под душем, и стоит пялится, никак не пытаясь побыстрее уйти. И вроде он тоже мужик, да и родной отец, какой-никакой, а Вадиму от этого взгляда липко, и хочется намылиться еще раз. Прикрыться. Он не выдерживает и спрашивает:
— Чего пялишься, пап? У меня вторая голова на жопе выросла что ли, или что?
Папаша ничего не отвечает, только бубнит себе под нос:
— Я немножечко… — и трогает огромной лапищей родного сына за тощую задницу. Вадим визжит, как девчонка, настолько это странно и мерзко. И просто поливает его горячей водой прямо в лицо. Папаша смотрит на него почти осмысленно и бурчит:
— Да чо сразу в морду-то… — и уходит.
Никогда больше они не вспоминают об этом странном эпизоде, и Вадиму кажется, что он и сам о нём когда-то забыл, стёр из памяти. Но магия или что оно там — воскресила, так что теперь ему снова мерзко.
Воспоминания продолжают течь из него, как вода из дуршлага, и они ускоряются. Их становится больше, и они льются, льются, прямо под ритм, который всё убыстряется. А потом он заново видит, как уже после переезда в большую квартиру и рождения мелкого, отец совсем съезжает с катушек и ранит его ножом в ногу. Что-то бормочет про то, что Вадим его заменит, и этого нельзя допустить. Они прячутся с матерью и Илюхой в комнате мелкого и мать звонит санитарам и обещает хорошо заплатить сверху, если они приедут побыстрее и «прокапают этого дебила» без лишних записей в документах.
— Нельзя моему Димочке с диагнозом, понимаете? У меня двое детей, их поднимать надо, кормить, учить и лечить… Пять штук баксов на бригаду дам, только сделайте или дайте тех, кто может…
Вадим знает, что ему на новый плеер с диском, а не кассетой, у неё якобы «денег нет», и бесится, что ради папаши они как-то сразу нашлись, хотя отцу лечиться надо, давно и плотно. А еще ему больно. И, если совсем себе не врать — паршиво, потому что матери он не нужен, папенька его — псих, а мелкий еще мелкий, и по сути своей обуза. Как бы ему хотелось, чтобы их не стало, а бабки и мелкий — остались. Он бы его сам как-нибудь вырастил, без этих. Но он всего лишь ребёнок с точки зрения закона, так что прав у него никаких нет.