— Ну и что тебе нужно, Туманов? — прямо спросила она, глядя на него снизу-вверх. — Мало моей крови попил? Впрок не пошла? Уходи отсюда. Знать не хочу, как ты эту подставу провернул, но одно могу сказать точно: не смешно. Особенно не смешно твоим родителям было тебя хоронить, полагаю, если уж даже деканша рыдала.
— Катя, я в самом деле пришел извиниться и попробовать… — он замялся, и зябко затоптался на одном месте, обхватив плечи руками. — В общем, мне бы хотелось что-то для тебя сделать. Что-то, что сделает твою жизнь лучше, раз уж я её так долго портил.
Катя хрипло рассмеялась, напоминая самой себе какую-нибудь сказочную ведьму: смех больше всего походил на воронье карканье, причем ворона была очень простужена. В груди разлилась знакомая тянущая боль, и легкие потихоньку начинали тоже гореть огнем.
— Извиниться тебе бы хотелось, — криво усмехнулась она, а Вадим кивнул. — Вину искупить… — Катя хотела было сказать, что поздно что-то искупать.
Что она скоро сдохнет, причем в отличие от самого Туманова, по-настоящему, так что никакие извинения не вернут ей те крохи нормальной жизни, что у нее могли бы быть. Что она его ненавидит в том числе и за то, что у нее почти не осталось светлых воспоминаний из юности «благодаря» одному пожелавшему извиниться ублюдку. Но вдруг подумала: а что она, собственно, теряет? Пускай искупает, или убегает в слезах отсюда, если не тянет. А Туманов почти наверняка не тянет. Хоть поглумится напоследок над зажравшимся мажором, решившим, что ему всё можно.
— Я очень сомневаюсь, что ты реально способен сделать хоть что-то. Такие как ты в жизни ничего тяжелее ручки не поднимали, — Кате хотелось использовать совсем другое сравнение, но вновь вспомнилась баба Лиза. Вот уж кто не одобрил бы ни мелочной мести, ни брани в её доме. Но отказаться от мата и грубости было проще, чем от желания хоть чем-то этого таракана уязвить.
Вадим не спорил, только посмотрел ей в глаза внимательно, явно ожидая, чтобы она быстрее продолжила.
— Но если хочешь что-то там искупать — займись делом. Дров наруби, печь растопи, чтобы дом согрелся. Водонагреватель почини. В общем, иди и доказывай, что не только языком молоть способен. А то прийти в чужой дом, когда не звали, и устроить театр одного актера может любой дурак, — презрительно бросила она, брезгливо поморщившись. На самом деле, от боли тоже, но этот… одногруппничек вызывал такую бурю эмоций, что Кате совершенно не хотелось сдерживаться. — «Ах, я так раскаиваюсь, так раскаиваюсь! Пожалей меня, деревенская девочка!» — глумливо передразнила она «гостя». — Не пожалею. Займись делом или катись отсюда.
Катя откровенно ожидала, что дорогой одногруппничек будет оскорблен в лучших чувствах, обидится и уйдет. Но нет. Он коротко сказал:
— Хорошо, всё сделаю, — и действительно пошел во двор.
Даже топор в дедовом сарае нашел сам, хотя Катя вышла следом и собиралась показать, где и что лежит. Древесину на дрова всем раз в неделю привозил сосед, имеющий с этого свою копеечку, но вот рубить их каждый раз и перетаскивать, чтобы закинуть в печку, Кате было уже тяжело. Так что она всё чаще предпочитала кутаться в одежду и обходиться без обогрева дома. Тем более, что её и так отчаянно знобило, а на дворе пока осень, не зима. Кто знает, может она до зимы и не доживёт вовсе? Денег тоже оставалось не так много. Да и делать сама она с каждым днём могла всё меньше, так что меняться с соседями ей было просто нечем.
Катя давно перестала думать, что с этим делать. До смерти как-то протянет, а потом ей просто станет все равно. Домик ведь даже наследовать некому — всё отойдет государству. Так что Катя кормила немногочисленных кур и целую одну козу, которая все равно не давала молока — козёл еще в позапрошлом году помер. Катя с бабушкой часть мяса сами съели, часть заготовили впрок, а часть у соседей разменяли на помидоры и груши, которые у них самих не росли. Кто ж знал, что бабушка сгорит так быстро и так внезапно? Знала бы — съездила бы поближе к городу и продала бы. И купила бы на все оставшиеся деньги разных деликатесов. Все одно помирать, так хоть что-то хорошее было бы перед смертью.
На самом деле, конечно, она бы так не сделала. Жить, вопреки всему, очень хотелось. У Кати даже мелькала мысль, что если этот мажор и правда бросится ей помогать, то может… может, у него есть возможность и помочь с лечением тоже? Наверняка он давно признался родне в идиотской выходке, восстановился в вузе, как-то смотрит в глаза Марфе Васильевне… а сейчас просто пропускает учёбу, и всё. Он же и раньше часто её пропускал!