А потом ей что-то вкололи, и показалось, что Елизавете Васильевне намного лучше. Она даже смогла сама держать ложку левой рукой, как привыкла, хоть та и дрожала очень. Катю начала узнавать и просила отвезти домой. Сбивчиво, неразборчиво, пытаясь размахивать неверной рукой. Даже отказ от претензий подписала, мол, если вдруг что — это я сама решила выписаться, врачи не виноваты.
И Катя, заручившись поддержкой медиков и получив на руки рецептурные препараты, повезла бабу Лизу домой. Как она того и хотела. И у нее даже получилось вернуть бабушку в родные стены, она готова была очень долго за ней ухаживать, продолжать читать вслух книги, как в больнице, кормить перетертым вручную пюре. Что угодно, только бы ба жила, и ей было легче.
Но родные стены не помогли. Уже через пару дней после возвращения ей снова стало хуже, а на третье утро она просто не проснулась. Тихо ушла во сне: отказало сердце. Зато там, где она хотела — в родном доме, и рядом с Катей, которая сидела на этом же самом кресле, только у постели умирающей, и задремала прям там.
Как она плакала! Как не хотела верить, и даже пыталась вызвать скорую или хотя бы неотложку. Но к ним врачи не ездили. Не их участок, слишком маленькое население. Практически «не положено вам врача, езжайте сначала в деревню поближе к Санкт-Петербургу и побогаче». Но если себе не врать — не было уже к тому времени никакого смысла в том, чтобы вызывать врачей. Бабушка уже не дышала. И если даже можно было что-то сделать сразу, как Катя проснулась, пока она звонила врачам и пока те бы ехали, если бы согласились…
А если совсем-совсем не врать себе, то и она, и бабушка прекрасно понимали, что как-то так всё и кончится. Но Катя все равно не была к этому готова. И не была уверена, что к этому вообще можно быть готовой, хоть обпонимайся, и сколько угодно убеждай себя, что ты точно-точно готов. Не работало это так. Сколь бы правильным ни было тяжелое решение, жить с ним потом все равно тяжело. И с неправильным тяжело, но с неправильным тяжело двоим. А измываться над бабушкиными последними днями Катя не хотела вовсе.
Вдруг послышался нестерпимый грохот откуда-то из отдельно стоящей душевой кабины. Там же был и водонагреватель, и стояли ведра и пара тазиков, так что грохотать было чему. И вопреки всему, Катя почувствовала не злорадство, а беспокойство. А ну свалил на себя сразу оба тазика?! Голова, конечно, ему не очень пригождалась все эти годы, так что сотрясение мозга Туманову не грозит… но думала об этом Катя уже на ходу, быстро семеня в «банную пристройку», как выражалась бабушка.
Глава 5. Сейчас. Перерождение. Часть 1
Катя мелко задрожала и начала всхлипывать. Вадим остановил машину, и замолчал. Потом посмотрел на нее очень пристально, и тихо сказал:
— Тебе не о чем плакать, Катёнок. Всё хорошо. Уже давно хорошо, намного лучше, чем было бы без Хозяйки Болот. Она помогла мне, очень помогла, и знаешь… я благодарен. Если бы не она — что с нами было бы? Я, быть может, пришел бы на твою могилку лет через пять, когда решился бы найти тебя?
Катя вытерла выступившие слёзы и обернулась к любимому, подтягивая ноги на кресло. Ремни почему-то не мешали, хотя должны были надежно фиксировать. Впрочем, может быть, она просто отстегнулась и не заметила этого, увлеченная таким тяжелым и болезненным рассказом…
— Дело не в болотной ведьме, или кто она там, — покачала головой Катя, снова всхлипнув. — Твои родители… это чудовищно! И то, как поступал твой папа, и что мама молчала, и ничего с этим не делала. Ты же её сын, как она могла? Я не понимаю!
Вадим криво усмехнулся, и на мгновение то-тёмное и мрачное, что владело Катей, пока любимый не снял что-то с её шеи, снова вернулось: ей показалось, что он скалится, как дикий зверь, и вместо зубов у него клыки. И она словно услышала шепот: «Беги…»
Голос был похож на бабушкин, но Елизаветы Васильевны больше не было. Она не могла ни говорить с внучкой, ни помогать ей, это все глупости. Даже если и есть хозяйки болот, творящие странные чудеса, это не значит, что на свете появилась сразу вся жуть и мистика. И не должно значить, иначе… что еще существует? Душа существует точно, раз уж она кому-то нужна. Но бабушка однозначно не могла никому ею отплатить. Катя потерла глаза, и наваждение исчезло. Не было больше никакого голоса, кроме голоса любимого.
— О, кажется, тебе понравится то, что было дальше, — ответил он. — Хотя, когда я был тупым мелким пацаном, я верил матери. Что у отца просто болезнь была, и теперь его подрихтовали, заштопали ему мозги — и будет нормально. До Хозяйки Болот я вообще был туповат и очень легковерен, знаешь? Она мне как глаза открыла. Дала увидеть мир таким, каков он на самом деле есть, — он чуть облизнул губы и посмотрел Кате в глаза.