Тихомирова пнула Катю ногой в живот, и прошипела:
— Ну чо, теперь не такая смелая, а? Нахера ты к нему лезла, нищенка подзаборная?
Скворцова попыталась подняться, но две девицы тут же пихнули её обратно. Сердце девчонки колотилось так, что она слышала его в ушах, сама Катя заметно дрожала, но даже теперь она не вела себя так, как обычно ведут себя жертвы. Также презрительно, как и утром, сказала:
— Втроём на одну? Сильны. Иди нахер, сука, — и тон снова был ровным.
Вадим не понимал, почему она просто не ответит. Зачем еще больше провоцирует, она же не может им нормально дать сдачи. Катя вообще не дралась, у неё даже от физры освобождение было, по здоровью. Куда её… вот это? Зачем этот героизм?! Поплакала бы, пообещала к нему никогда не подходить — сама же и не хотела ведь, может быть, ничего бы ей и не было. А она наоборот. Провоцировала. При том, что он точно знал: боится, дрожит. Едва не плачет. И все равно посылает Ларису.
Той это тоже не понравилось, но не так, как ему. Она крикнула:
— Оль, ты говорила, в третьей кабинке кто-то менстряки не спустил? Вот туда эту и окунём!
— Нет, ну это же перебор, — тихо заметила Ника со своего места. — Мы же не в школе, в конце концов, взрослые люди почти…
— А ты на её место хочешь, Никушка? — мрачно поинтересовалась Лариса. — Пусть перестает из себя что-то корчить, я может и подобрею.
«Хорошая идиотка, плохая идиотка… на полицейских как-то не тянут», — отстраненно подумала Катя в этот момент. А потом резко рванула Ларису на себя, и та тоже ударилась о кафель. Сил у Скворцовой и правда было маловато, но Тихомирова не ожидала, и поэтому свалилась. А уже на полу Катя вцепилась обидчице в волосы, что-то неразборчиво шипя. И если до этого её, кажется, просто пугали, то теперь все три подружки Ларисы как будто кровь почуяли — тем более, что Скворцова рассекла Ларисе бровь, кажется, банально оцарапав. И две из них действительно подхватили девчонку, волоком потащив в сторону той самой кабинки. Третья — снова Ника — помогла подняться Ларисе.
Катя отбивалась, как могла. Ногами, руками, дергалась, но «телохранительницы» были спортсменками, и занимались плаванием, а она даже на физру не ходила. Шансов у Скворцовой практически не было. И всё же она умудрилась укусить левую от себя девицу, Ольгу, за запястье, удачно извернувшись, и почти вырвалась. Хотела было завизжать, но в этот самый момент вторая за волосы окунула её в мутную грязновато-красную жидкость. Когда Скворцову достали — всего через несколько секунд — на неё было жалко смотреть.
Вся в подтёках, костюм испачкан, на лице — гримаса отвращения, из глаз бесконтрольно текут слёзы, но она всё равно упрямо смотрела Ларисе в глаза. А когда та повторила вопрос, что она делала с Вадимом вместе, Скворцова снова процедила:
— Да пошла ты!
И её снова окунули. Наверное, это продолжалось бы очень долго. Девки вошли в раж, и уже не очень понимали, что творят. У них была ровно одна цель: добиться, чтобы Скворцова начала оправдываться, каяться в грехах. А та была твёрдо намерена ничего не говорить, хотя это давалось ей не то, чтобы просто. Вадим как наяву видел над этой упрямой девчонкой, которая ничего не боится, ту Катю, которой она была внутри. Замученную. Испуганную. Дрожащую. Такого себе котёнка из коробки, в которого еще и покидали камнями соседские мальчишки, а он героически нашипел улетающим камням вслед и убежал, чтобы прятаться где-то в подвале. У Кати Скворцовой здесь и сейчас своего подвала не было.
Однако, слетевшие с катушек девицы, услышали голос Ники:
— Шухер! По коридору идут в нашу сторону!
И разбежались так быстро, словно все четыре были марафонцами. Только та, что держала Скворцову, уронила её, и девчонка ударилась головой о фаянс. Спустя каких-то несколько минут вошла Марфа Васильевна, и бросилась в ту сторону, откуда слышала звук. Сразу увидела грязную и избитую Катю, и прикрыла рот. Чопорная старуха, казалось, и глазам своим поверить не могла: даже потерла их, прежде чем бросилась к Кате. Потом спросила, наконец:
— Что здесь произошло?!
Но увидев, что, Катя не отвечает, снова выскочила. Что именно делала деканша он не видел — только свою любимую, которая так и лежала без сознания рядом с унитазом. И ничего героического в этом не было, только мерзкое. Сама Катя была бледна и очень медленно дышала. Он знал сейчас, что обошлось без сотрясения, и что она уже через пару дней смогла вернуться на пары. Знал даже, что именно этот случай ей никто не вспоминал — декан сказала, что отчислит без права восстановления, когда узнает, кто это натворил. Но она сама помнила. И вряд ли это прибавляло ей любви что к самому Вадиму, что к его окружению. И особенно, конечно, лично к Ларисе.