А как только Вадим вынес её не только из дома, но и со двора, ей вдруг вновь стало тепло. Только голова стала как будто ватной. Мысли ворочались тяжело, но тело… Катя чувствовала себя здоровой, как ни странно. И горло перестало першить. Только слёзы продолжали течь, но она как будто и не могла сформулировать, почему так. Отчего она плачет? Лариса бы её не пожалела, это правда. И вряд ли стала бы плакать по ней. Только сердце ныло, словно пытаясь достучаться до своей хозяйки.
Вадим поставил её рядом с собой, поправил волосы и погладил по щеке. Он взял её за руку и повел к своему черному мерседесу, припаркованному ближе к центру. Катя вяло подумала: машина для их краев совсем нетипичная, а никто не пялится, и вопросов не задает. Она моргнула, и ей показалось, что это и не машина вовсе — а странное существо, лишь похожее на автомобиль очертаниями. Сплетенное из корней и веток, оно смотрело глазами-фарами, и взгляд этот показался Кате плотоядным. Словно оно хотело крови? Но потом она снова посмотрела на машину, и наваждение исчезло.
Почему-то дома у бабушки или рядом становилось совсем плохо. Как будто болезнь возвращалась. Тьма, холод, и болотный смрад начинали укутывать Катю здесь, и она чувствовала себя так, словно от души потихоньку отщипывают маленькие кусочки, как она отщипывала от хлеба, чтобы бросить его уткам у озера. Только Катя не понимала, кто здесь «утка». Ведь не покойная же бабушка? Она всегда желала ей только добра. И даже если бы могла как-то дать знать о себе на этом свете, постаралась бы помочь.
Мутная вата в сознании стала почти осязаемой. Катя чувствовала себя уродливой куклой, которую набили этой самой ватой, и выставили перед гостями, похвастаться, как хорошо получилось. А Вадим, тем временем, осторожно усадил её на переднее сиденье автомобиля, пристегнул ремень и погрозил машине пальцем. Катя вновь увидела всё не так, как оно было на самом деле. Словно это не авто с мягким салоном, а разверстая пасть странного древесного существа, и два его языка-лианы складываются в подобия кресел, оплетая Катю лианами со всех сторон. Захотелось вырваться, и она дернулась, но поймала на себе обеспокоенный взгляд любимого. Катя потерла глаза и все вернулось на круги своя. Всего лишь машина. И пахло в салоне кожей, а вовсе не болотной тиной и гниющей плотью, как ей показалось.
Вадим тихо заметил:
— Вот видишь, Катя. Тебе плохо здесь. Не стоит ворошить мертвых, если они решили уйти и не возвращаться, это никому не приносило пользы. Я отвезу тебя домой. В твой настоящий дом.
Кате снова повеяло холодом, когда она бросила взгляд на стремительно удаляющийся бабушкин дом. И вдруг подумала: а почему он перевернул иконы? Зачем? Но сказала не это:
— Ты мертв, а я — почти мертва. Не нам говорить о том, стоит ли ворошить мертвых, — она чуть улыбнулась и повернулась к нему. Ватная муть снова сделала краски мира тусклее, и она продолжила говорить совсем не о том, о чем собиралась:
— Ты обещал рассказать.
То, с чего она начала, он просто проигнорировал.
— Я помню, — любимый ласково улыбнулся и слегка погладил по волосам, на мгновение отвлекаясь от дороги. — Всё дело в том, что пока ты не согласилась на сделку, мы не были связаны. Чтобы это начало работать правильно, я должен был что-то для тебя сделать. Что-то по-настоящему ценное. Такое, ради чего ты согласилась бы пойти мне навстречу. Мы… — он замялся и посмотрел на свои руки. — Стоит начать сначала, пожалуй. Я ведь не рассказывал тебе, как вернулся?
Катя молча покачала головой. Не рассказывал. Да она и не спрашивала, если уж на то пошло. Хотя бы себе она могла признаться: просто не хотела знать, кого он ради этого убил. От этой мысли снова повеяло холодом. Вадим внимательно посмотрел на неё, остановил машину, вышел, и с другой стороны поправил плед, в котором она так и была укутана. А потом отодвинул волосы и расстегнул цепочку у нее на шее. Крестик. Тело пронзила боль, такая сильная, какой не было даже во время болезни. Он погладил её по волосам и прошептал:
— Потерпи немного. Это тебе не нужно. Где был твой бог, когда ты умирала от рака?
Еще некоторое время он продолжал гладить е ё волосы, шею, плечи, так и стоя рядом с машиной посреди дороги. А потом боль вдруг исчезла. И как будто лопнула какая-то струна внутри самой Кати. Туман развеялся и она, наконец, улыбнулась. Когда ей последнее время вообще было так легко? Кажется, что никогда. Легкость вообще была не про нее. Жить нужно по совести, а кому она в жизни помогала, эта совесть?