А потом Вадим решил вернуться. И начисто заблудился, оказавшись в незнакомой болотистой местности, где и дороги-то толком не было, да и троп, хоть бы и заросших, тоже. Связь не работала, так что позвонить отцу Вадим не мог. Небо потемнело, хотя вряд ли на дворе было хотя бы три часа дня — он уехал рано. И хотя должен был идти снег, да и вокруг должно было быть снежно и скользко, в этом месте время как будто смеялось само над собой.
Моросил противный мелкий дождик, пахло болотной гнилью и слякотью, а колёса авто то и дело норовили застрять в мокрой, а не промерзлой как возле Лугов, земли. Вадим ожидал, что будет утопать в снегу, а не в мутной жиже. Телефон не только не ловил связь, но и разрядился довольно быстро, и Вадим остался совсем один, в глуши и без связи. Но не запаниковал, а попробовал прикинуть, откуда он приехал, чтобы выбраться хотя бы на просёлочную дорогу.
Иногда машина норовила застрять в болотной жиже, иногда его подмывало начать орать матом и звать на помощь, но всё вроде шло неплохо. Загадочные болота, которых и на карте-то не было, потихоньку заканчивались, небо светлело, он так ни разу и не застрял по-крупному, так что пешком идти не пришлось. Но когда он, наконец, выбрался на проселочную дорогу и вышел из машины, чтобы покурить перед новым, более понятным этапом поездки домой, сзади внезапно выскочило чужое авто, красное и удивительно не уместное здесь.
Вадим стоял вроде бы на самой обочине, но от резкого и совершенно внезапного сильнейшего толчка в спину просто-напросто вылетел на середину дороги, разбив лицо о землю. Он не погиб сразу, но сразу понял, что это конец. Этот удар сломал ему несколько ребер, и какое-то из них проткнуло легкие, так что он кашлял кровью и выл от боли, практически не соображая. Самая осмысленная его мысль звучала очень просто: «Это ж надо было так нелепо сдохнуть…»
Но жить Вадим хотел. И видимо именно это желание почувствовала местная болотная нечисть, потому что, когда сознание уже почти угасло, он вдруг почувствовал себя практически здоровым, как до аварии. Обрел невиданную ясность ума, и невиданное же спокойствие. И услышал:
— Ты хочешь выжить? Я могу тебе помочь, но ты должен дать мне кое-что взамен…
Голос был странным, совсем нечеловеческим. Вроде бы женским, но звучал он как будто из-под воды, глухо и в то же время громко. Откуда-то издали, и одновременно как будто из глотки самого Вадима, хотя он, конечно, после таких травм попросту не мог разговаривать, даже если бы очень этого захотел. Он не понимал, что у него есть такого, чтобы его согласились воскресить. Вряд ли эта штука принимает оплату в баксах или евро, верно?
Голос в его голове скрипуче расхохотался, напоминая скрип несмазанных петель у старых полностью металлических детских качелей. Несмотря на то, что Вадим был окружен целым океаном боли, «волны» как будто отступили, и сейчас он вполне соображал. Звук смеха странной галлюцинации резал по ушам и вызывал боль, похожую на зубную, отдельное течение в этом океане.
— Цветная бумага, которую людишки напитали ценностью — такой же прах, как и ты, мальчик. Нет, платой за жизнь может быть только другая жизнь. Платой за силу, что вернет тебя — только служение. Ты готов заслужить право выжить? — ему почудились хищные нотки в голосе. Тварь чуяла кровь, его кровь…
— А что будет, если я откажусь? — спросил он, и океан боли омыл его сознание с новой силой, напоминая о том, что он по сути при смерти.
Существо снова скрипуче рассмеялось:
— Ну, во-первых, ты сдохнешь. Но не сразу. Не так, как сдох бы где-то в другом месте, за пределами моих владений. Мы голодны, знаешь? Никто не верит в нас, никто не боится, никто не отдает свои души и знания… но за неимением лучшего сочное молоденькое мясцо вполне подойдёт! Я гарантирую, милый, сочный юноша, ты будешь умирать так долго, как не жил на этом свете… сначала я выпью твои глаза! Хлюп — и нету, вкуссссное… Во-вторых, ты запомнишь каждое мгновение и унесешь это знание с собой за грань, куда бы тебя дальше ни занесло. Говорят, в аду просто повторяют за мной, если приходят от меня такие, как ты, — оно резко захихикало, напоминая одновременно гиену из мультфильма Диснея, пожарную сирену и каркающую ворону. От этой какофонии у него, казалось, буквально пошла кровь из ушей. По крайней мере, Вадим чувствовал влагу.
— В былые-то времена ко мне без оберегов да символов веры не хаживали, а теперь вы всссё забыли, и если кто и носит кресты или звезды — то разве что ради украшения. И твердых убеждений у вас не бывает, мои хорошие… чаще бы навещали бабушку, она не была бы так голодна! Ну так что, готов ты меня покормить, а, мальчик? Ах, впрочем, что я спрашиваю — ты меня и так покормишь, плотью ли, служением ли… готов ли ты кормить меня сытно, или предпочтешь сдохнуть, а? Родная кровь всяко вкуснее чужой, только мало-мало крови… Нужно больше!