— Закрой окно, закрой скорее, — кутаясь в одеяло, будто бы от сквозняка, попросила коллега.
— С ума сошла, говорю же — духотища. Вон темень какая, а всё потому, что тучи висят, так и висят над лесом.
Лена прошлёпала через комнату, зажгла общий свет. Влада Петровна жадно потянулась за стаканом с остатками вечернего чая, выпила залпом, закашлялась, потрясла головой. Страх понемногу отпускал, уже можно было спустить ноги на пол, доковылять до умывальника, наполнить электрический чайник.
Ленка, разумеется, считала её сумасшедшей и нисколько не скрывала своего отношения: снисходительно фыркала, выдвигала свои дешёвые теории о ночных сердцебиениях, спёртом воздухе и шуме в голове после рабочего дня с детьми. Влада Петровна тоже считала себя материалисткой, во всяком случае, до последнего времени. До тех самых пор, как однажды, глубокой ночью, не почувствовала на себе пронзительный, ледяной взгляд смерти. И это была не седая старуха с косой, вовсе нет. Тонкий юноша, чей плывущий силуэт выхватывали голубоватые лучи фонаря, бившие с улицы в окно.
Стройный длинноволосый юнец целился в неё из лука, больше всего похожий на мифического Стрельца из гороскопов, что печатались на последней странице местной газетёнки. Кому сказать, что Влада Петровна на пятом десятке своей жизни видит в ночной тьме младых юношей, — засмеют ведь, вот только гость не был ни капли похож на обольстительное видение стареющей дамы, нет. Это был силуэт охотника, силуэт Убийцы — ничего другого и не приходило на ум. Отчего-то женщина точно знала: стоит призраку выстрелить — всё кончится, тёмная стрела пронзит её сердце. От осознания этой неизбежности вышеупомянутый орган лихорадочно трепыхался в груди.
— Ты в медпункт сходи, что ли, Светка мигом тебе укол какой-нибудь всадит успокоительный, спать будешь как убитая, — посоветовала Лена, густо намазывая ломоть белого хлеба абрикосовым вареньем.
От слов «как убитая» уже пришедшая в себя женщина нервно вздрогнула. С улицы потянуло ветерком, едва заметно качнулись выгоревшие занавески, послышались осторожные трели сверчков.
— Может, и не будет дождя, растянется, — зевнув, предположила помощница.
— Прикрой, — снова недовольно поморщилась Влада.
Она никому не говорила, где увидела странный силуэт впервые — именно там, на улице, среди бела дня, среди серо-зелёных теней, что плясали в реденьком подлеске за верандой её группы. Призрак выглядывал из-за дерева и сверлил её бездонными глазами. В тот раз он ещё не был смертью, лишь тревожным, дрожащим предчувствием близкой беды. Влада Петровна сразу решила, что беда произойдёт именно с ней. На всякий случай предусмотрительно перепрятала пакеты с детскими вещами, добытыми в чемоданной комнате воспитанников. На всякий случай раздала украденное из посылок печенье детям на полдник. Посетовала, что никогда не носила нательный крест, чтобы если что, было за что ухватиться в суеверном страхе. Нянечка Тая Григорьевна всегда так делала, и теперь это уже не выглядело смешным. Кое-как Влада Петровна дожила до конца лета, мучимая бессонницей и видениями.
Кое-как пережила она осень и зиму, тщетно пытаясь наладить отношения с повзрослевшей дочерью, терроризируя её ночными звонками и показательными нервными припадками. Бесконечными декабрьскими вечерами Влада Петровна проштудировала множество журнальных вырезок и заметок касательно паранормальных явлений, домовых, призраков, предвестников несчастий и разнообразных народных поверий. Выучилась раскладывать гадальные карты и отыскала давнюю знакомую, убедившую Владу опустошить сберкнижку и отнести деньги одному широко известному в узких кругах экстрасенсу. Магистр чёрной и белой магии дважды выезжал на квартиру воспитательницы, рисовал у окон и дверных порогов пентаграммы углём и мелом, развешивал охранные обереги, вбивал посеребрённые гвозди... Убийце всё было нипочём.
Убийце пришлось стрелять дважды. В первый раз — в марте, когда нестерпимое солнце отражалось от тающего снега и до боли слепило глаза. В этом мире он не мог просто прикрыть чувствительные зрачки веками, а потому стрела прошла в миллиметре от цели. Влада Петровна была госпитализирована с инфарктом. Ни дочь, ни давняя знакомая, ни экстрасенс, купивший новенькие «Жигули» на сбережения недавних клиенток, не пришли навестить её в больнице. Пришёл только он — Убийца. В те дни, пропитанные больничными казёнными запахами и кислятиной старых матрасов, Владе впервые удалось рассмотреть его лицо — юное, бесчувственное, заострённое, с белыми губами, лицо, обрамлённое клоками призрачных белых волос.