Вот так и оказался Глеб на пути к лещанской деревне, хотя собирался в долгую дорогу. Он был в теплой меховой одежде, а все его добро (собственные вещи, накидка от дождя, запасная обувь и рубахи, зимняя шапка, еда на первое время и еще кое-что нужное) лежало в двух объемистых мешках, перекинутых через спину лося. На животе под курткой путешествовал Никифор, и ему было не очень уютно – тепло, конечно, но тряско. От Хором до юго-западной окраины, где жили лещане – больше чем полдня пути, если ехать верхом и не плутать. Дуброг выбирал кратчайший путь в поредевших к зиме лесных зарослях, и за два часа до полудня доставил мальчика куда надо.
Деревня встретила его молчаливой тоской. Дома под крайними деревьями выглядели безжизненными. Людей не было видно. Глеб выехал на вечевую площадь и остановился в нерешительности. Ему надо было найти дом кузнеца, а спросить было не у кого. Он слез на землю, выставил кота и прошелся, чтобы оглядеться. Неподалеку протекала через деревню маленькая речушка, мелкая и такая быстрая, как настоящий горный поток. В этом месте русло реки резко сужалось, и получалась хорошая стремнина. Особенно бурным оказалось течение под низеньким мостиком – тут, собственно, и было самое узкое место. На этом-то мостике Глеб и заметил маленькую девочку, которая гнала хворостиной семерых жирный, ленивых гусей. Она направлялась как раз сюда, и Глеб остановился, поджидая ее. Это потом он узнал, что девочку зовут Ижица, что она сестра Ольшаны, и что в этот день она ушла из дома заплаканная и обиженная на Ольшану за то, что та собралась навсегда покинуть родные места и не хотела брать малышку с собой. А сейчас он только увидел, как девочка то ли оступилась, то ли запнулась, утирая слезы, и, взмахнув руками, полетела вниз, прямо в ледяную воду. Ее закружило и понесло, а она даже не кричала, а только хлопала руками по воде, то и дело погружаясь с головой.
Глеб бросился следом по берегу. Он не знал, что река вскоре расширится, но течение останется еще достаточно быстрым, и девочка может разбиться об острые камни на мелководье. Он забыл о том, что сам не умеет плавать (такой уж у него недостаток). Он только бежал изо всех сил и, когда обогнал незадачливую пастушку, кинулся в воду, чтобы перехватить ее. Кожаные подошвы поскользнулись на донных камнях, течение сбило его с ног, и он выпустил одежду девочки, но изловчился, схватил ее не то за ногу, не то за руку, притянул к себе и закувыркался вместе с ней. Хорошо, что дно иногда попадалось под ноги, и Глеб не утонул, хотя его не раз захлестывало с головой. Вскоре стало еще мельче, он умудрился встать вертикально, а его тут же вновь повалило, но это было уже не течение: в полы его куртки вцепились две зубастые пасти, они тянули к берегу, да так сильно, что оставалось только подчиниться. Так их и вытянули на траву. Глеб, дрожа, сел на пригорок, а девочка, хоть и наглоталась воды, заревела так громко, что через минуту их обступили встревоженные жители.
Мокрого спасителя, у которого зуб на зуб не попадал, с почестями доставили в дом кузнеца, прихватив ревущую Ижицу и ее гусей, столпившихся на мостике. Кузнец Никита – огромный одноглазый богатырь с добрыми мозолистыми руками – тотчас раздел Глеба и сунул его в бочку с горячей водой, а потом вытер насухо, спеленал, как младенца, и уложил на печь.
– Сынок, ты ведь не только дочку мою младшую спас. Ты и душу мою спас от греха. Ижице моей всего пять годочков. И пять лет назад умерла моя жена. Старшую дочь Ольшану провожаем нынче в безвозвратный путь. Одна у меня Ижица и осталась, – поведал он после Глебу.
А Глеб лежал на теплой печке и все никак не мог согреться. Вмиг поднялась у него температура, открылся тяжелый кашель, и нечего ему теперь было даже мечтать о походе. И вспомнилась ему ночевка в шалаше под дождем. Он дрожал от лихорадки, облизывал пересохшие губы и думал: „Только умереть осталось вдали от дома! Почему мне так не везет? Тут ведь, небось, даже аспирина нет“. Он, конечно, предполагал, что лещане будут благодарны ему за поступок, которым он сам по праву гордился (не каждому человеку в жизни выпадает счастье спасти кого-нибудь), но последствия этого события оказались гораздо важнее. Навсегда запомнили жители деревни доброго мальчика за то, что намеченные проводы так и не состоялись. Хотя чего тут больше: радости или горя – лучше не думать.