Сзади скрипнула дверь, и, не повернувшись, по звуку шагов он уже знал, что это Мансур Хакимов закончил работу и пришел спросить, пойдет ли он делать вечерние наблюдения на снегосборе.
– Павел Степанович, на снег пойдете? – спросил Хакимов, и, не поднимая головы от бумаг, делая вид, что очень занят, Строков степенно ответил:
– Нет. Новый начальник пойдет. – Он произнес это без тени раздражения, спокойно и по-деловому.
– Точно, пусть лезет! – не без ехидства подхватил Хакимов.
– Я не сказал – «лезет», я сказал – «пойдет». Я сказал: «На снег пойдет новый начальник», – тем же спокойным тоном ответил Строков. Он повернулся и, глядя из-под очков на Мансура, продолжил скрипучим назидательным голосом: – Удивляюсь, откуда это у вас? Знать не знаете, что он за человек, а уже: «Пусть лезет»! Кстати, человек не лазит, а ходит! Вы видели, чтобы я когда-нибудь лазил?
– Ну, ладно, Павел Степанович!
– «Ладно, ладно»!… Проверили бы лучше, ушла ли за ним машина.
Машина давно ушла, он слышал, как она отъехала. Странно, что до сих пор не вернулась.
Хакимов тоже знает, что машина давно ушла, но все же добросовестно пошел во двор, с минуту слонялся по нему без дела, потом подошел к приоткрытой двери в радиорубку.
Маленькая комната была почти сплошь заставлена аппаратурой, и, как всегда, он удивлялся, как в ней помещается Саида да еще находит место для фотографий своих киноактеров, развешанных по стенам. Зато для кровати места не хватило, пришлось ее приподнять и подвесить над аккумуляторами. Интересно, как можно спать на такой высокой кровати? К тому же непонятно, как на нее залезать. Лестницу ей сделать, что ли?
Саида не видела, что за ней наблюдают, она увлеклась передачей и старательно вычитывала в микрофон последние данные для сводки:
– Температура почвы: максимальная – плюс три, минимальная – минус десять… Влажность воздуха – восемьдесят семь… Все. А как у вас?
– Уже загораем, – раздается в наушниках женский голос. – Новый приехал?
– Ждем.
– Ну-ну…
Саида, сняв наушники, поправила прическу. Ее лицо казалось Хакимову очень красивым, хотя и несколько детским. Вдруг он заметил, что Саида что-то старательно ищет на столе, не найдя, открыла сумочку, потом заглянула под стол…
Осторожно отодвинувшись от двери, Хакимов сразу же с деловым видом направился к метеоплощадке, открыл защитный кожух с термометрами и сделал вид, что уже давно полностью погружен в работу. Термометры в его руках казались игрушечными детскими палочками, он смотрел только на шкалы приборов, но конечно же услышал, как хлопнула дверь радиорубки, как прошуршали по дорожке за его спиной такие знакомые, легкие шаги…
– Тебе не стыдно? – раздался вопрос Саиды. Хакимов молчал, делая вид, что полностью поглощен наблюдениями.
– Не стыдно, да?
– Ты о чем? – невинным голосом спросил Хакимов, продолжая рассматривать термометры.
Саида подошла к нему и, не дав опомниться, запустила обе руки в карманы куртки. Через секунду она
протянула Хакимову зажатый в кулаке цилиндрик губной помады.
– Ты не знаешь? Не знаешь, да? Это же надо, дойти до такого!
Хакимов, насупившись, молчал. Не отвечая, вертел в руке термометр, теперь уже не зная, что с ним делать дальше.
Может, еще паранджу велишь надеть?
Я тебя просто убью, – выдавил наконец Хакимов.
– Тогда начинай сейчас! А то новый начальник приедет, при постороннем человеке будет неудобно.
– А ты уже ждешь, да? Павел Степанович уезжает, а ты!
Хакимов стиснул термометр так, что раздался хруст стекла. Саида отобрала у него осколки термометра и протерла царапины на ладони своим платком. На время мир был восстановлен.
Строков словно застыл за столом. С тех пор как вышел Хакимов, он даже не переменил позы. Только ветер больше не гуляет по комнате да не видно морды осла. Окно закрыто. Это мешает Строкову слышать, о чем спорят Саида и Хакимов. Впрочем, и не слыша, он мог бы дословно передать все, о чем они говорят. Странные люди, созданы друг для друга, а никак не найдут общего языка, точно специально ищут повода для ссор и бесконечных препирательств. Правда, Хакимов чаще отмалчивается, но похоже, что ссоры все же возникают по его инициативе. Не понимает, что Саида еще девочка, относится к ней слишком уж серьезно. «Не разругались бы совсем, когда я уеду…» Неторопливое течение его мыслей прервал надсадный рев автомобильного двигателя, берущего последний подъем. Строков весь поник, опустились плечи, большие корявые руки безвольно легли на стол.