Я услышала хлопок под ногами, за ним последовал жуткий свист. Я опустила глаза и уставилась на то место, где только что стояла. В чреве троллейбуса происходило утробное вулканическое брожение. Пол вздувался, вспучивался – как будто под рифленой резиновой кожей пола зрел нарыв. Созрел и прорвался...
В полу образовалась дыра с рваными краями – и в эту прореху, крича, как раненая птица, погружалась молодая женщина. Мы вместе ждали на остановке, и у меня было время ее рассмотреть. Впрочем, рассматривать было нечего – кроме ног. Восхитительные ноги, затянутые в тугие, черные, сально поблескивающие чулки – забыла, как они называются. Юбку она надеть забыла. Длинный лиловый свитер более открывал, нежели скрывал.
Плохо помню, как в потоке горячих тел, среди кулаков и ругательств, я выплеснулась через переднюю дверь на улицу.
Заднее колесо троллейбуса разлетелось в клочья.
Быстро подъехала "скорая".... Женщину с изуродованными, жутко располосованными окровавленными ногами увезли.
Пьяный человек обнимал столб и блаженно улыбался.
– Спасибо вам, – сказала я. – Если бы не вы...
Я очень живо представила себя на задней площадке – ив очередной раз подивилась языку, способному на такое лукавство, как сослагательное наклонение: если бы он оказался трезвенником? А если б и оказался пьющим, но сегодня решил бы воздержаться? Если бы принял на грудь, но не такую дозу? Если бы ввалился в другой троллейбус? Если бы да кабы – то в этой карете "скорой помощи" валялась бы теперь я, без сознания, с разодранными в клочья ногами, ногами, ногами – прикрыв глаза, я опять увидела эти очаровательные ноги, затянутые в... и почувствовала, как Сергей Сергеевич Корсаков опять стучится в мои двери:
...пьяный, по-прежнему нежно, как любимую женщину, обнимавший столб, лукаво погрозил мне пальцем:
– Лоси-и-и-ны...
Господи, какой идиот... Остаток пути я проделала пешком.
"Балбесина!" – вместо заготовленной и старательно отрепетированной реплики ("Дай глоток чего-нибудь крепкого!") у меня вырвалась именно эта.
Варвара рывком втащила меня в прихожую.
Она была лысая.
Так мне показалось, когда дверь отворилась, и Варвара предстала передо мной во всей своей красе. Впечатление было настолько сокрушительным, что я моментально позабыла о приключении в троллейбусе. В прихожей у меня было время рассмотреть ее повнимательнее.
Да, она была лысая, но уже не вполне – с такой растительностью на голове человек покидает холерный барак, если ему суждено уйти оттуда своими ногами: густой плотный "ежик" в возрасте двух-трех недель.
У нее была абсолютно круглая голова и затылок с выражением трогательной беззащитности – какие у нас, оказывается, беззащитные головы, если их обрить.
Варвара (услышала, что ли, мои репетиционные упражнения на лестнице?) молча налила мне рюмку рябины на коньяке и, склонив голову набок, утомленно впитывала мой монолог, мелко кивая и время от времени освежая рюмку новой дозой.
– Все? – спросила она, когда вдохновение мое иссякло. – Можно хлопать в ладоши? – она налила себе, отхлебнула. – Теперь слушай сюда.
Оказывается, я напрасно расточала эпитеты и обличительные характеристики – просто она угодила в переделку, обычную для нашей Огненной Земли; она возвращалась после своего полночного эфира, и на нее напали четверо туземцев, совсем еще пацаны. Варвара – сказываются пролетарские гены и закалка Тушинского района – активно возражала агрессивным поползновениям молодых людей и с криком "Ну, кто тут хочет попробовать комиссарского тела?!" приласкала по голове одного из насильников деревянным тарным ящиком, удачно подвернувшимся под руку; тем не менее, оставшиеся в строю воины ее одолели.
Вели они себя странно и никакого интереса к комиссарскому телу не проявляли. Вся процедура заняла от силы минуты две-три. Потом туземцы ее отпустили и смылись, позабыв раненого товарища, заползшего в кусты, – "отряд не заметил потери бойца".
– Так тебя не обесчестили? – глупо удивилась я.
Варвара допила и облизнула губы.
Какое, к черту, бесчестие: просто обрили наголо, волосы сложили в огромный пластиковый мешок – и были таковы. Толкнут ее восхитительную шевелюру в какой-нибудь парикмахерской или фирме, изготовляющей шиньоны из натурального продукта, – представляю себе, сколько такая шевелюра может стоить.