– Сколько?
– Двадцать минут седьмого! – задрав голову, я сверилась с часами.
– Ты что, на пень наехала?! – рявкнул он и сделал знак сидящему за рулем: трогай!
Машина медленно поползла вдоль тротуара.
– На два слова, – кто-то тронул меня за плечо.
Передо мной, заплетя ноги крестом и помахивая дамской сумочкой, стояла девчушка в черной кожаной юбке.
– Который год тебе, Лаура? – спросила я.
– Тебе-то что? – огрызнулась она, зло глядя вслед удаляющейся красной машине.
Я погрозила ей пальцем:
– Не то! Ты должна отвечать: осьмнадцатый.
Хотя, сомневаюсь, что она дотянула до этого возраста.
– Пошли, – властно потребовала Лаура. – Дело есть.
Мы свернули за угол дома, зашли во двор; Лаура огляделась, нашла, кажется, это место подходящим для беседы, коротко размахнулась и влепила мне пощечину.
Секунду я размышляла, что такое приятное начало беседы могло бы означать, и этой секунды оказалось достаточно; во мне пробудился коренной житель Агапова тупика. Потирая левой рукой щеку, я втянула голову в плечи, всхлипнула и всем своим видом продемонстрировала, что собираюсь зареветь.
Она купилась на эту уловку. Уперев руки в боки, она готовилась принять капитуляцию и потому не обратила внимания на то, что моя сумка медленно соскальзывает с плеча. А потом резко взлетает к ее лицу.
Такого эффекта я никак не ожидала – девчушка опрокинулась навзничь; я открыла сумку и лишний раз убедилась в том, какой сокрушительной мощью обладает настоящая литература. Оказывается, я забыла вынуть из сумки Джойса. Вообще-то "Улиссом" вполне можно нанести человеку тяжкие увечья, а если точно попасть в висок – то, возможно, и отправить на тот свет.
Лаура сидела на земле, прислонившись к сетчатой ограде детского садика, бледно светила нижним бельишком; ее бессмысленный взгляд был направлен в никуда.
Не дай бог, у нее обнаружится сотрясение мозга. Я подхватила ее под мышки, отволокла на лавочку. Понемногу она приходила в себя. Я дала ей закурить. Жадно затянувшись, она с уважением в голосе осведомилась:
– Чем это ты меня?
Я посчитала, что лекция о литературе ее вряд ли заинтересует; о чем говорить, я не догадывалась, однако добродетельнейший Сергей Сергеевич Корсаков вовремя пришел мне на помощь:
– А-а-а, – понимающе кивнула Лаура. – Понятно. Кушай картофель "Анкл Бенц", будешь сильным и здоровым.
Мы мило поболтали минут двадцать и прониклись друг к другу симпатией. Девочка сообщила мне много ценной информации. Перво-наперво: мне не стоит вот так торчать под часами – если я и впредь желаю оставаться "сильной и здоровой". Мое счастье состоит в том, что в нашей разборке не участвовали хозяева. Какие хозяева? Да те, кто владеет этой улицей. Это же "рабочая зона" – она поделена между чеченцами и дагестанцами, которые патронируют здешних "CAR-GIRLS"; так что девкам со стороны сюда лучше не соваться.
– А ты ничего, – рассмотрев меня хорошенько, отметила моя новая приятельница. – Только старовата немного. Хотя и на этот товар у нас есть охотники.
Я собиралась было повыспросить: а как устроиться на эту службу? Платят как? Премиальные и прогрессивки есть ли? – однако что-то меня сбило с толку.
Да! – ее "рабочая зона" располагается именно в том пространстве, о котором говорила Гуля.
– А, этот, – довольно быстро, благодаря моему подробному описанию, припомнила Лаура. – Он так себе, мелкая рыба. Последнее время не появляется. Вообще-то он промышлял отловом.
– Чем-чем?
Ну, отловом же: девахи ходят туда-сюда, а он их отлавливает; то да се, пожалуйте за столик, освежающих напитков не хотите ли? Самое смешное, что три четверти этих самых девах сами его ищут. В основном из других городов, не москвички. Куда им тут податься? Двигают сюда, а этот парень – он что-то вроде отдела кадров; на глаз определяет, кто сгодится, а кому надо пинком под зад.
– Где его искать?
Она не знает... Хотя... Да, неделю назад она ехала с клиентом, завернули в один кабак за жратвой и выпивкой, где-то на Каланчовке. Жратва оказалась вкусная, осетрина с грибами и сыром, это у них фирменное блюдо, – в честь него и кабак назван. Этот парень пил пиво. А клиент оказался с приветом: отдал сотню баксов и всю ночь просидел на краешке кровати, плакался, какой он одинокий.
– Ты не светись здесь лучше, – посоветовала она мне на прощанье. – Хозяева – народ крутой.